Не время для славы - Юлия Латынина

Мурад проводил «порш» ненавидящим взглядом.

– Клянусь Аллахом, – сказал Мурад, – я убью за Джаватхана сто муртадов. Это клянусь я, амир Шамилькалы.

Шамилькалой Мурад и его ребята называли Торби-калу. Грозный они называли Джохаром, а республику – Вилайетом Дарго Эмирата Кавказ, и когда Джаватхана схватили в пятиэтажке, они написали на своем сайте в интернете, что мобильный отряд моджахедов вступил в бой с оккупантами в пригороде Шамилькалы вилайета Дарго. По их описанию можно было подумать, что стороны применяли тяжелую артиллерию.

По команде Мурада Алихан свернул влево и притормозил около центрального рынка. Окна новых киосков были залеплены объявлениями, и на тротуаре стояли женщины с черемшой и цыплятами. Толпа была густой, как сметана, в которую можно втыкать ложку. Один из парней, сидевших позади, вышел и вернулся через пятнадцать минут с новыми симками и дешевыми «нокиями».

– Перед тем, как уедешь, – приказал Мурад, – устроишь нас рабочими на завод.

– Зачем тебе завод? – сказал Алихан, – это ведь, по-твоему, козни оккупантов.

– Это дело рук евреев и американцев, – отозвался Мурад, – им мало поработить наши горы, им надо развратить наши души; научить людей служить деньгам, а не Аллаху, и Аллах в своей мудрости изберет этот завод орудием своего возмездия. Все знают, что этот муртад Джамал ходит по стройке без охраны, как шайтан по аду.

– Я не устрою никого на работу, – ответил Алихан, – и не поеду никуда дальше. Ты позвонил мне и сказал, что ранен, а эта твоя рана была вранье, как все ваши глупости про Эмират Кавказ. Назови-ка мне хоть одну мечеть этого эмирата, в которой ты можешь открыто встать на намаз. А правда была та, что ты перессал после того, как схватили Джаватхана. Прощай. Я улетаю в Швейцарию, а ты живи себе в Вилайете Дарго.

– Вилайет Дарго существует в наших сердцах, – отозвался Мурад, – и победа будет за нами; и здесь не будет места ни заводам, ни телевизорам, ни всем вашим дьявольским штучкам.

– Ты уверен, что людям хочется без завода и телевизора? – не удержавшись, съязвил старшему Алихан.

– Какое мне дело до того, что хочется людям! – закричал Мурад, – Народ пребывает в состоянии джахилии, и знаешь ли ты, сколько людей на нашей стороне? Ты никогда и не заподозришь тех, кто с нами!

Стекло «шестерки» поехало вниз, и Мурад закричал:

– Муса, подойди!

Алихан удивленно всмотрелся. На тротуаре, между перевернутыми ящиками с зеленью и фруктами, стоял толстый гаишник с авоськой, раздувшейся от оранжевых апельсинов. Ему было лет пятьдесят, и Алихан вдруг узнал в нем Мусу из соседнего села. Этот Муса был совершенно под каблуком свой вздорной жены и два дня танцевал, когда купил должность, и Алихан даже представить себе не мог, что этот человек тоже в сопротивлении. Он никогда об этом даже не подозревал.

– Муса!

Гаишник с апельсинами вытянул голову и шагнул навстречу машине; на улице темнело, он никак не мог разобрать, кто в ней сидит. Оранжевые апельсины в авоське смешно били его по ногам.

Гаишник склонился к машине, Мурад выхватил пистолет и выстрелил в него в упор.

Алихан в панике втопил педаль газа. Машину вынесло на перекресток перед тяжелым грузовиком; в зеркале заднего вида Алихан видел, как прыгают под колеса машин оранжевые апельсины.

Через пять минут бешеной гонки «жигули» завернули в глухой двор. Алихан выскочил из машины, Мурад – за ним. Мурад хотел что-то сказать, но Алихан размахнулся и швырнул ему ключи, а потом он сунулся в карман, выгреб бывшие там деньги с размаху тоже швырнул их на землю перед Мурадом. Повернулся, и, ни говоря ни слова, пошел к выходу со двора.

– Алик! – закричал третий парень, выскочивший из машины, – Алик! Стой!

Алихан уходил.

– Он вернется, – сказал Мурад.

Четвертый мальчишка ползал по земле, собирая деньги. Руки его тряслись. Мурад наклонился и вынул из рук того парня, который сидел за ним, мобильник, на который тот записывал все, что происходило с того момента, когда Мурад подозвал гаишника.

– Он вернется, – повторил Мурад, – а если нет, Аллах покарает его. Джамал убьет его, когда увидит эту запись.

* * *

Кирилл Водров мог совершенно точно сказать, во что его компании обошелся бой у Чертовой Пасти.

В два с половиной миллиарда долларов. Именно таков был второй транш синдицированного кредита, который компания должна была получить в апреле. Займ был организован Merrill Lynch, Morgan Stanley и Deutsche Bank, и именно Morgan Stanley первым потребовал пересмотра условий сделки в связи с увеличением угрозы терактов – одним из форс-мажорных обстоятельств, прописанных в договоре.

Кирилл провел три встречи с кредиторами. Одна была в Лондоне, другая в Люксембурге, а третья в Швейцарии.

Банкиры были непреклонны. По счастью, пленки, на которой Булавди плясал вокруг БТРа, у них не было (у Кирилла она, разумеется, была, но он не стал ей делиться), но зато у них была целая куча сообщений информагентств о захвате школы, предотвращенном доблестными спецслужбами.

Уверения Кирилла в том, что местные сепаратисты никогда не будут захватывать мусульманскую школу в мусульманской республике, были встречены с плохо скрытым скептицизмом.

– О том, что террористы планировали захват школы, – сказал один из банкиров, недавно руководивший инвестиционным подразделением Merrill Lynch в Бразилии, а теперь поменявший Бразилию на всю Восточную Европу, – сообщил премьер вашей республики. Вы хотите сказать, что ваш премьер не знает, что говорит?

Кирилл хотел сказать именно это, но прикусил язык. По его личному мнению, премьер Христофор Мао был куда большим кредитным риском, чем террорист Булавди Хаджиев, но делиться этой своей идеей с кредиторами Водров не собирался.

– За последние пять месяцев, – сказал человек из Deutsche Bank, – в республике произошло три крупных теракта. – Исламские радикалы взорвали президента Кемирова, уничтожили военную колонну и чудом не захватили школу. Это совершенно очевидно, что власти не могут справиться с ситуацией.

– Ситуацию в республике контролирует Джамалудин Кемиров, – ответил Кирилл, – полностью.

– А почему бы, собственно, нам не услышать это из собственных уст Джамалудина Кемирова? Мы бы хотели поговорить с ним лично. А не только читать о нем в очередной жалобе в Страсбургский суд.

Кирилл поднял глаза и встретился взглядом с вице-президентом Сережей.

Две недели назад они сидели с Джамалом в ночном клубе; черт дернул Сережу заговорить об ипотечном кризисе. Джамал спросил банкира, какие у него ставки по кредитам на покупку жилья; тот ответил, Джамалудин возразил, что ростовщичество не дозволено Аллахом, да и влепил Сереже в челюсть. Тот был не столько зол, сколько изумлен. Надо было честно признать, что на следующий день Джамал извинился и сказал, что сам не знает, что на него нашло, а все-таки Кириллу не хотелось, чтобы Джамалудин делился своими взглядами на процентные ставки с представителями инвестиционного сообщества.