Моя душа темнеет - Кирстен Уайт

Она отпрянула, задыхаясь.

Мехмед зло улыбнулся и поправил на ней тунику.

– Тебе надо идти.

– Мне надо идти, – эхом повторила она.

– Увидимся вечером.

Она плыла в красной дымке желания, размышляя о том, какого наслаждения можно достичь, если твой партнер этого хочет. Пройдя один коридор, она все же вспомнила о Богдане. Заподозрив, что Мехмед сделал это специально, чтобы убедиться, что она будет думать только о нем, она побежала в то крыло дворца, где жили ее мужчины.

Она бегала из комнаты в комнату. Их ряды сильно пополнились благодаря усердию Николае, и она встретила на своем пути много незнакомых лиц, пока, наконец, не нашла нужную комнату.

Николае стоял и непринужденно беседовал с Богданом, пока тот раскладывал вещи по пустым полкам шкафа.

Лада замерла на пороге. Восторг от первой встречи улегся, и теперь она не знала, как к нему обращаться. Они больше не были детьми, которые вместе росли. Каким он стал за последние годы?

Какой за последние годы стала она?

Она окоченела от внезапного ужаса, представив себе, что бы Лада, оказавшаяся здесь впервые, подумала о нынешней Ладе.

Богдан взглянул на нее без всякого выражения.

– Так вот, значит, какую жизнь ты себе здесь устроила. – Хотя в его тоне не было ни нотки осуждения, Лада ощетинилась. Она не обязана извиняться. Ни перед Богданом, ни перед собой прежней.

– Да. Я руковожу лучшими войсками во всей империи.

– Я вижу. И ты отвечаешь перед султаном.

Она скрестила руки на груди.

– Я отвечаю перед самой собой.

– Тогда почему ты все еще здесь? Почему не возьмешь, что сможешь унести, и не уйдешь отсюда? – Он напряженно всматривался в ее лицо, как будто пытаясь отыскать в нем то, чего там уже не было.

– Я… это не так просто.

Николае криво усмехнулся, и его шрам сморщился.

– Мы уже собирались уйти, однажды. Но она передумала.

– Я не передумала! Я осталась из других соображений. Кроме того, если бы мы тогда ушли, ты бы оказался здесь, а меня бы уже не было. Как бы мы нашли друг друга снова?

Богдан кивнул, проглотив эту правду так легко, как пес проглатывает брошенную ему кость.

– Тогда давай уйдем сейчас.

– Куда?

– В Валахию.

– Я не могу туда вернуться. Мой отец меня продал, Богдан. Он привез меня сюда и использовал мою жизнь для того, чтобы купить свой трон. Там для нас ничего нет. Я никогда не вернусь к своему отцу. – Сколькому бы и ни научилась, какой бы сильной, умной, жестокой или любимой ни стала, – ее отец продолжал управлять ее жизнью. – Лучше султан, чем мой отец, – прошептала она.

– Отцы не живут вечно, – сказал Богдан, вздрогнув. Но для слова отец он использовал турецкое слово. Слово, которым янычары называли султана.

Возвращаясь в город после короткого свадебного отпуска, Раду проходил мимо хрупкого на вид, самого юного солдата из отряда Лады. Что-то в нем зацепило Раду. Его лицо было таким мягким, а тело таким неуклюжим. Он казался здесь лишним.

Большинство людей Лады Раду не интересовали, но он не мог не соглашаться с тем, что они – лучшие защитники Мехмеда. В каждом из них присутствовала порция дикой и беспощадной решимости, составлявшей суть его сестры. Порой Николае или кто-то из солдат приветствовал Раду на валашском. Он всегда отвечал по-турецки.

Мехмед сидел и слушал, как Ишак-паша говорит о состоянии финансов в регионах Амасьи и Анатолии, куда его вскоре должны были направить бейлербеем, местным управляющим. Раду сказал Мехмеду, что Ишак-пашу и Халил-пашу нужно разделить, и Мехмед его послушал. Раду не терпелось узнать, что решили за несколько дней его отсутствия. Он так тревожился и так хотел скорее вернуться, что Назира и Фатима подшучивали над ним, глядя, как он то и дело оглядывается по пути в Эдирне.

Раду посмотрел на Мехмеда. В его глазах он заметил странную тоску и печаль, но она ушла так же быстро, как и появилась, и он продолжал кивать.

Справа от Мехмеда находился Халил-паша. Великий Визирь Халил, напомнил себе Раду.

Как только Ишак-паша умолк, Мехмед поднялся.

– Раду? Так быстро вернулся? Как ты смог оставить свою милую невесту?

Раду разрумянился от смущения. Робкая, понимающая улыбка была уже не более, чем игрой мышц, но Раду к этому привык.

– Благодарю тебя, султан, за красивое имение. Моя жена не помнит себя от радости, и ей не терпится превратить его в наш дом. Я лишь путался у нее под ногами, и меня выгнали до тех пор, пока она не сделает все так, как ей угодно.

Мужчины понимающе рассмеялись. Кумал мягко улыбался. Раду в очередной раз задумался о том, известна ли ему истинная причина его женитьбы на Назире. Но у него не хватало смелости спросить. Если Кумал ни о чем не догадывается, то что он подумает о Раду, узнав об этом?

Мехмед указал на стул рядом со своим. Раду сел, мечтая о том, чтобы расслабиться и закрыть глаза.

Дом был уютным. Уединенное имение, достаточно большое, чтобы в нем разместилась женщина со служанкой. Неподалеку – деревня, в которой можно было приобрести все, чем их не обеспечивал сад и скотный двор. Назира плакала от счастья, когда за руку с Фатимой переходила из комнаты в комнату. У Раду была отдельная спальня, теплая и светлая. Он сомневался, что в нее будет наведываться кто-то, кроме него. Назира была ему дорога, но ее счастье было настолько полным, что угрожало загубить его душу. Он не хотел, чтобы зависть бросала хоть какую-то тень на ее жизнь с Фатимой. А ему находиться так далеко от Мехмеда было невыносимо.

Так же, как теперь было невыносимо находиться так близко к нему.

Подошедший к двери паж прервал обсуждение планов по урожаю. Мальчик поклонился, дрожа всем телом, и доложил о прибытии посланника из Константинополя.

Брови Мехмеда взлетели вверх, но это так и осталось единственной его заметной реакцией. Другие мужчины в комнате ахнули от изумления и стали приглушенно перешептываться. Многие страны присылали посыльных с подарками или поздравлениями, но увидеть послан из Константинополя они никак не ожидали.

Мехмед незаметно взглянул на Раду. Раду кивнул в сторону Халила.

Мехмед повернулся к Халилу и спросил непринужденно и легко.

– Что бы вы мне посоветовали? Принять их незамедлительно или заставить ждать?

Халил выпятил грудь, как крошечная птаха, щебетаньем провозглашающая свою важность для этого мира.

– Полагаю, будет мудрее принять их прямо сейчас, султан.

– Отлично. Проводите их сюда.

Вошли трое мужчин. На них были красные сапоги и одежда из парчи ярко-желтого, синего и зеленого цветов, каждый слой которой предусмотрительно обнаруживал под собой следующий слой, в безвкусной демонстрации богатства. Это была очень дорогая и аккуратно простроченная одежда, символ статуса. Очевидно, византийцы делали все, чтобы за один раз показать максимальное количество нарядов. Их головы покрывали огромные, похожие на паруса шляпы, и каждый мужчина что-то держал в руках.