Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина

разгорается божественная звезда, и чудится ему, будто приветливые глазки смотрят на него с неба, будто тихий, нежный голос говорит:

— Теперь, когда кончил работу, и отдохнуть можно.

Кто там наверху? Кто говорит с ним? И Степа, затаив внимание, смотрит на звезду… глядит и видит: то не звезда, то детское божественное личико, приветливое и ласковое; оно смотрит на него, и улыбается ему, и говорит с ним. А рядом что? Будто облако? Нет. Степа ясно видит, как отделяется маленькая ручка, и высоко поднимается, и держит что-то блестящее, и ему показывает…

И Степа узнал:

— Мой кошелек! — кричит он и тянет руки. — Мне, мне!

И вот одна серебряная монетка, будто звездочка, блеснула в воздухе и упала, упала и покатилась по снегу, как по гладкому полу, и прямо к нему. Вот она близко, близко… Степа тянет руки, хочет схватить ее… но она скользит в руке и бежит, не останавливаясь, все дальше… За ней другая, третья, четвертая… Вот и все двадцать! Все бегут прямо на него, все тут, близко, рядом — одна минута, и он поймает их! Смотрит: в руке пусто, а они уже далеко, мелькают, как звездочки, и тухнут одна за другой.

— Что же это такое? За что? Ведь они мои! — кричит Степа в отчаянии.

И вдруг голос с неба:

— Чужие!

Степа подняла голову, поглядел на звезду.

— Чужие, — повторила она, — не твои.

— А мне-то что же? Что мне? — молит он и глядит на нее и ждет…

— Вот тебе. — И в колени к нему упала деревянная ложка.

Степа поднял ее, поглядел поближе. Да, та самая, которую он сегодня утром работал у дяди Фаддея!

— Ах! Какая худая; кривая, никуда не годная, — сказал он и застыдился. — Жаль, инструмента нет, исправил бы.

Не успел он это выговорить, как в коленях очутился и нужный инструмент.

Что за чудо!

Степа схватил его и принялся усердно скоблить, и резать, и выравнивать ложку.

Уж щеки зарумянились от прилежной работы, а голова все опущена над ней, руки все ходят и ходят.

Странно! Утром то же дело так скучно казалось, а теперь совсем другое: и легко, и весело! Зато скоро подвигается работа!

Вот и ложка исправлена: пряменькая, гладенькая, новенькая — любо посмотреть.

— Жаль, лаку нет! — подумал Степа. — Разочек помазать бы — и ложка готова.

Смотрит — рядом стоит горшочек с лаком, точь-в-точь такой, как у дяди Фаддея в мастерской, и кисточка в нем наготове.

Помазал Степа ложку и сам на нее залюбовался. Вот так ложка! Хоть сейчас нести на базар продавать! Да одну не стоит. Дюжину бы целую, тогда деньги хорошие выручить бы можно.

Опустил глаза, а в коленях — еще ложка! Тоже как первая, кривая, испорченная! Своя старая работа — сейчас видно!

Степа не поленился, принялся за эту ложку так же усердно, как за первую, исправил и ее.

А в коленях третья ждет своей очереди, за ней четвертая, пятая, целая дюжина!

Посидел Степа прилежно часок, другой, а около него накопилась куча новых блестящих, красивых ложек!

— Тятька, тятька! Гляди сюда, сколько ложек! — кричит Степа и несет к нему целую охапку. — На базар снесу, денег дадут!

— Да, да, — говорит отец, — неси сейчас же на базар, не мешкай, и дрова вези туда же.

— Как, ночью? — удивился Степа.

— Да, конечно, ведь это рожественская ночь, что в такую ночь заработаешь — всю жизнь помнить будешь!

— Что ж, пожалуй, тятька, я готов, поедем, — согласился Степа.

— Нет, Степушка, меня оставь, я устал, не могу, ты один ступай.

— Как один! Я никогда не был в городе! Я боюсь, я заблужусь! — говорил Степа в страхе.

— Не бойся! С ней не заблудишься. Она тебе путь укажет, — и отец поднял руку и показал на звезду.

Высоко на небе сияла она во всей своей лучезарной красоте и, казалось, глядела на него, звала за собой и указывала вдаль, в ту сторону, где белели купола городских церквей.

И Степа забыл свой страх.

Скоро и бодро шатает Савраска, смело, без устали идет рядом мальчик и не спускает глаз со звезды-путеводительницы.

Вот и город. Как светло и весело кругом. Сколько народу! Все спешат, теснятся, хлопочут, все хотят заработать копеечку за эту чудную рождественскую ночь!

С трудом отыскал Степа себе свободное местечко на базарной площади. Стоит, ждет. А кругом все незнакомые лица. Много покупателей, но все идут мимо, никто не видит, не замечает мальчика! Скучно становится Степе, но он ждет, ждет терпеливо…

И вот, наконец, вдали мелькнуло будто знакомое лицо! Да, это она, барыня, и рядом с нею маленькая барышня. Что если и они не заметят его и пройдут мимо?

Но нет, они его видят, узнали, они идут прямо на него.

— Степа, ты? — кричит еще издали Верочка. — Мама, мама, смотри, Степа тут. Мы все у него купим? Да, мама?

И мама улыбается и походит ближе:

— А что же мы станем торговать у Степы?

— Вот дрова мои и ложки, — говорит Степа и робко показывает на то и другое.

— Дрова? Ты привез? Неужели сам рубил? — удивляется барыня.

— Сам, — говорит Степа и гордо поднимает голову, — ведь я теперь один на всю семью работник!

И барыня ласково глядит на мальчика и вынимает блестящий серебряный кошелек и высыпает на руку все двадцать серебряных монеток и дает их Степе.

— Я все у тебя покупаю, маленький работник, и вот тебе плата за твои труды.

— Мне? мне? все? мои? не чужие?

Он поднимает глаза и глядит на небо; а оттуда улыбается божественное личико: оно одобряет, оно благословляет.

— Мои! мои! — кричит Степа в восторге. — Мамка, родная, все тебе… все…

* * *

— С нами крестная сила! — послышался в избе испуганный голос Арины. — Степушка, родной мой, что ты это? — она подошла к лавке, на которой лежал Степа, и крестила его, и шептала молитву.

— Мамка, на, возьми, свои, не чужие, — лепетал мальчик и совал в руку матери сжатый кулачок.

— Что такое? — спрашивала удивленная Арина, взяла кулачок, открыла — ничего! пусто!

— Ах! — вздохнул Степа полной грудью и опустил голову на тулуп.

— Сон видел! — прошептала Арина.

Она постояла минутку, поглядела на спящего сына и опять побрела назад на свою лежанку.

Поздно на другой день проснулся Степа. Завтрак стоял на столе готовый. Арина, одетая по-праздничному, возилась у печи.

Добрые люди везде есть; соседи не забыли сирот. Тетка Анисья принесла полное блюдо горячих ватрушек. Дядя Фаддей прислал молочка. Было чем разговеться.

Но прежде чем сесть на стол,