Провал - Микаэль Юрт

– Это ведь она велела тебе выгнать меня, разве нет? – проговорил Себастиан, когда они почти пришли, желая получить подтверждение тому, в чем уже, собственно, был уверен.

– Возьми, – Торкель протянул ему наушник-ракушку. – Я буду в соседней комнате и помогу тебе, если понадобятся сведения из расследования.

Себастиан взял маленькую вещицу и засунул в ухо.

– Удачи.

Торкель открыл дверь рядом с допросной и скрылся. Себастиан подошел к соседней, серовато-голубой двери.

За ней сидит Убийца-застекольщик. Давид Лагергрен.

Человек, сделавший его причастным к убийству.

Себастиан глубоко вдохнул. Выпустил воздух. Еще раз. Обрел контроль над эмоциями, открыл дверь с видом, который, он надеялся, будет восприниматься, как самоуверенная беззаботность, и вошел. Он коротко кивнул полицейскому, который незамедлительно покинул комнату. По пути Себастиан бросил взгляд на отражающую стеклянную поверхность, словно мог получить поддержку от взгляда Торкеля, подошел к столу, выдвинул стул и сел. Поднял взгляд. Сообразил, что до этого избегал смотреть на мужчину по другую сторону. Наверное, ошибка. Когда их взгляды встретились, ему пришлось бороться, чтобы контролировать дыхание.

Это он.

Себастиан узнал глаза. Губы за маской. Ему их никогда не забыть.

Он почувствовал, как во рту пересохло. Заговаривать первым он не хотел, отчасти потому, что это ставило его в несколько подчиненное положение, а отчасти потому, что не был уверен, что голос не сорвется.

– Я раскаиваюсь, – сказал Лагергрен после примерно полуминутного молчания.

– Я не католический священник, поэтому мне все равно, – быстро ответил Себастиан и, к своей радости, обнаружил, что голос звучит именно так твердо, как он надеялся. Потом он опять замолчал. Вести разговор он не намеревался. Пока не поймет, чего хочет противник, твердо решив ничего не давать тому даром.

– Я раскаиваюсь в том, что пришел сюда и взял на себя убийства, которых я не совершал, – проговорил Лагергрен вроде бы с откровенным сожалением в голосе. Себастиан понял, что по нему наверняка видно, как он удивился. Дело принимало совершенно неожиданный оборот.

– Ты не убивал этих людей?

– Да.

– Зачем же ты сказал, что тебя зовут Свен Катон и ты хочешь сознаться в убийствах?

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Лагергрен. – А ты как думаешь? Временное помешательство?

Внезапно Себастиан понял, чего хочет мужчина напротив. Опять играть. Снова бросить Себастиану вызов. Вынудить его к активности в процессе, который, возможно, приведет к тому, что им в конце концов придется его отпустить.

Ставки высоки.

Чтобы справиться с этим, Лагергрен должен быть уверен в том, что у них нет доказательств. Что он не оставил после себя следов. Вопреки желанию, Себастиану приходилось признать, что мужчина по другую сторону стола вполне способен с этим справиться. Вероятно, он также знает, что, не имея ни малейших доказательств, они могут держать его семьдесят два часа. Возможно, он даже ждет этого. Трое суток поиграть в кошки-мышки. Померяться своим превосходящим интеллектом с Себастианом, чтобы под конец победить его и триумфально выйти отсюда свободным человеком.

– Кого ты пытаешься обмануть? – бросил ему Себастиан, твердо решив не подыгрывать. – Я тебя узнаю.

– Неужели?

– Да.

– Откуда? Не могу припомнить, чтобы мы встречались.

– Когда ты убил Чельмана.

– Я не знаю, о чем ты говоришь. Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Неужели это действительно был я? Ты меня видел? Ты видел мое лицо?

– Я узнаю твой голос.

– Даже если бы это было так, разве для суда этого достаточно? – Лагергрен, казалось, проявлял искреннее любопытство. Себастиан вдруг сообразил, почему жертвы во время самих тестов сидели в автофургоне с завязанными глазами. Если они справлялись, получали зачет и освобождались, Лагергрен мог утверждать, что он действительно ел вместе с этими молодыми людьми, но к происходившему после он отношения не имел. Разве они видели его в фургоне, когда проходили тест? Эббе не повезло. Она была вместе с сестрой. Будь она одна, возможно, она не лишилась бы зрения.

– Я, очевидно, болен, раз беру на себя убийства, которых не совершал. Разве нет?

Лагергрен улыбнулся ему. С Себастиана уже хватило. Это ни к чему не приведет. На прямой конфронтации ничего не выиграть. Лучше сыграть с ним, но только изменив план игры.

Пусть нападение будет защитой. Защита – нападением. Что ему известно о Лагергрене? Преподаватель, считающий, что знания недостаточно высоко ценят, измеряющий человеческую ценность общим образованием.

Неинтересно. Это – его соображения, не сущность. Что им движет? Что он говорил перед тем, как убить Чельмана? На его стороне пресса. Он донес до людей свою мысль. Казалось, он гордился этим. Тем, что его выслушали. Проявили к нему интерес.

Интервью с Вебером было скорее манифестом, чем разговором.

Этим можно воспользоваться. Кроме того, Лагергрен проявляет признаки несколько гипертрофированного самолюбия. До сих пор все играло ему на руку.

Себастиан почувствовал, как энергия возвращается. В этом он силен. Сильнее всего. Он уже почти с нетерпением ждал возможности взять реванш. Наконец выиграть.

– Жаль, – коротко произнес он с достаточно печальным видом и с некоторой подавленностью покачал головой.

– Что жаль? – поинтересовался Лагергрен.

Себастиан посмотрел на него, взвешивая, какой наживкой воспользоваться, решил и подбросил ее.

– Что это был не ты. – Он выпрямился на стуле и наклонился вперед, уперев локти в столешницу и опустив подбородок на сцепленные руки. – Ты слышал об Эдварде Хинде?

– Я знаю, кто это.

– А знаешь, почему тебе о нем известно? – Он ясно показал, что вопрос риторический и сразу сам на него ответил. – Потому что я написал о нем книги. Пользовавшиеся успехом. Делал о нем доклады. Читал о нем лекции. Довел сведения о нем до сознания народа.

Себастиан замолчал, изучая мужчину напротив. Понимает ли тот, что происходит? Чем занимается Себастиан? Трудно сказать, стоит продолжить.

– Если бы этих людей убил ты, – проговорил он. – Написал те письма, дал то интервью…

Он опять замолчал. Наживка теперь в принципе совершенно очевидна. Видит ли ее Лагергрен, заинтересовался ли?

– Это не я, – сказал Лагергрен, и Себастиан почувствовал некоторое разочарование. Или? Может, разница по сравнению с началом все-таки есть? Голос ниже, менее уверенный, более вкрадчивый…

– Жаль, потому что тогда ты был бы более интересной личностью, – продолжил Себастиан, встал и принялся расхаживать по комнате. – Ведь так увлекательно иметь дело с человеком, который понял, что сможет сильнее повлиять, охватить большее количество народу, не будучи анонимом. Стать символом борьбы, даже сидя в тюрьме. Даже лучшим символом, обретя статус, равный мученику.