Жизнь мальчишки - Роберт Рик МакКаммон

я звал вас. — Я смущенно появился из своего укрытия. — Извините.

— Кто ты такой? Давно там стоишь?

— Я только что вышел из леса, — ответил я, решив, что невинная ложь в данном случае устроит нас обоих. — И ничего не видел.

Девушка негодующе смотрела на меня, чуть приоткрыв рот. Мокрые волосы волнами раскинулись по плечам. Сквозь листву на ее лицо лился солнечный свет, и даже в гневе она была прекрасна. Удивительно, что ее красота пронзила меня подобно разряду молнии. Мальчик моих лет может посчитать красивым многое: окраску велосипеда, блеск собачьей шерсти, вращение диска йо-йо на нитке, желтый свет полной луны, сочную зелень луга, несколько предстоящих свободных часов. Черты девичьего лица, какими бы правильными они ни были, обычно не входят в этот перечень. Однако в тот момент я начисто забыл о пустом желудке, укусах москитов и царапинах от колючек. На меня смотрела девушка с самым красивым лицом, какое я когда-либо видел. Глядя в ее глаза нежно-василькового цвета, я будто пробудился от долгого сна, вышел из состояния ленивого оцепенения и очутился в мире, о существовании которого даже не подозревал.

— Я заблудился, — наконец выдавил я из себя.

— Откуда ты идешь? Ты подсматривал за мной?

— Нет. Я пришел вон оттуда.

Я махнул рукой вглубь леса.

— Ври больше! — презрительно фыркнула девушка. — Никто не живет на этих холмах!

— Да, я знаю.

Она по-прежнему сидела на корточках под водой, обхватив себя за плечи руками. Я видел, что гнев ее постепенно проходит, взгляд смягчается.

— Значит, ты заблудился? — повторила она. — А где ты живешь?

— В Зефире.

— Опять врешь! Зефир — по другую сторону долины!

— Мы с друзьями вчера заночевали в лесу, — объяснил я. — Случилась одна неприятность, и я заблудился в темноте.

— Что за неприятность?

Я пожал плечами:

— За нами погнались какие-то люди.

— И ты думаешь, что я поверю тебе?

— Я говорю правду, клянусь.

— Значит, ты пришел сюда аж из самого Зефира? Должно быть, ты валишься с ног от усталости?

— Так оно и есть.

— Давай-ка отвернись, — приказала она. — И не смей оглядываться, до тех пор пока я не разрешу тебе. Понял?

— Хорошо, — кивнул я и повернулся к ней спиной.

Я слышал, как она выходила из воды, и мысленно представил себе ее всю, обнаженную с головы до ног. Тихо зашуршала одежда. Прошла минута-другая, и она сказала мне:

— Теперь можешь повернуться.

Когда я увидел ее снова, на ней была розовая футболка, джинсы и теннисные туфли.

— Как тебя зовут? — спросила она, откидывая волосы со лба.

— Кори Маккенсон.

— А меня Чили Уиллоу, — представилась она. — Ну что ж, пошли, Кори.

О, как чудесно было слышать свое имя из ее уст!

Я углубился по тропинке в лес вслед за девушкой. Чили была выше меня, ее походка сильно отличалась от манеры ходить, принятой у моих одноклассниц. Ей не меньше шестнадцати, решил я. Шагая за ней следом, я вдыхал ее запах, сравнимый разве что с ароматом росы на свежескошенной траве. Я старался идти за ней след в след. Если бы у меня был хвост, я бы вовсю им вилял.

— Я живу здесь недалеко, — сказала мне Чили.

— Ясно, — отозвался я.

У обочины пыльной дороги стояла крытая толем лачуга с курятником неподалеку. Посреди заросшего сорняками двора на блоках из шлакобетона стоял ржавый автомобильный кузов. Жилье выглядело даже более жалким и запущенным, чем тот притон, в котором мой дедушка Джейберд спустил в покер свою последнюю рубашку. Я уже обратил внимание на то, что ее джинсы были обтрепанными и залатанными, а на футболке светились дыры размером с десятицентовик. И вот я увидел ее дом, по сравнению с которым последняя брутонская лачуга выглядела дворцом.

Поднявшись на крыльцо, Чили отворила сетчатую дверь со скрипящими петлями и крикнула в темноту внутри:

— Мама? Смотри, кого я нашла в лесу!

Вслед за Чили я вошел в хижину. Внутри стоял запах сигаретного дыма и зелени с огорода. В кресле-качалке сидела женщина с вязаньем на коленях. Она подняла на меня васильковые глаза, такие же как у красавицы-дочери, только лицо у матери, с потемневшей от тяжкой работы на солнце кожей, покрывали морщины.

— Можешь выбросить его обратно, — отозвалась она.

Спицы снова замелькали в ее руках.

— Он заблудился, — объяснила Чили. — Говорит, что пришел из Зефира.

— Из Зефира? — переспросила женщина. Ее глаза снова обратились ко мне. На ней было голубое платье с вышитыми на груди желтыми узорами и резиновые шлепанцы. — Далековато же ты забрался, паренек.

Голос у женщины был низким и хриплым, словно солнце вместе с кожей высушило и ее легкие. На низеньком столике рядом с креслом-качалкой стояла пепельница, полная окурков, и в ней дымилась наполовину выкуренная сигарета.

— Да, мэм, — согласился я. — Мне очень надо позвонить своим родителям. Нельзя ли воспользоваться вашим телефоном?

— Здесь его нет, — ответила женщина. — У нас тут не Зефир.

— А, ясно. Тогда… не мог бы кто-нибудь отвезти меня домой?

Мать Чили взяла из пепельницы сигарету и, сделав глубокую затяжку, положила ее обратно. Когда она снова заговорила, из ее рта струйкой вился дым.

— На грузовике уехал Билл, но он должен вскоре вернуться.

Мне захотелось узнать, как быстро наступит это «вскоре», но спрашивать об этом выглядело невежливым.

— Можно мне выпить стакан воды? — обратился я к Чили.

— Само собой. И снимай-ка рубашку, она у тебя насквозь промокла. Снимай, не стесняйся.

Я прошел вслед за Чили в темную кухоньку, расстегнул пуговицы на рубашке и отлепил ее от тела.

— Ты весь исцарапался, — сказала мать Чили, снова выпуская изо рта сигаретный дым. — Достань-ка йод, Чили, и подлечи своего гостя.

— Хорошо, мама, — отозвалась Чили.

Повесив мокрую от пота рубашку на спинку стула, я замер, ожидая, когда наступит мгновение боли и блаженства.

Чили накачала насосом воду, которая булькала и плескалась во все стороны. Я отпил из кружки с Фредом Флинтстоуном[17] на боку и обнаружил, что вода теплая и имеет коричневатый оттенок. Вкус у нее был какой-то затхлый. Потом лицо Чили Уиллоу оказалось рядом, сладость ее дыхания напоминала аромат роз. В руках она держала ватный тампончик и пузырек с йодом.

— Будет немножко больно, — предупредила она.

— Ничего, этот стерпит, — отозвалась из своей качалки ее мать.

Чили принялась за работу. Боль оказалась острой, потом стала еще сильнее. Я морщился и старался дышать глубже. Боль все усиливалась, а я глядел на лицо Чили. Ее волосы высохли и падали на плечи золотистыми волнами. Она опустилась на колени, красновато-коричневая ватка в ее пальцах оставляла