Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт

– Что с тобой, Петра?

– Ничего.

– Дорогая, дальше так продолжаться не может, ты слишком переживаешь из-за этого убийства.

– И что ты предлагаешь? – спросила я не без иронии.

– Если тебе не хватает выдержки, хладнокровия, чтобы довести до конца работу, надо просить себе замену.

Я почувствовала, как лицо мое вспыхнуло.

– Я не такая, как ты, Маркос. Нет во мне хладнокровия и независимости, которые позволяют тебе жить так, словно ты теннисный судья: сидишь себе невозмутимо на своей вышке, следишь оттуда за игрой и элегантно, непререкаемым тоном указываешь игрокам на их ошибки. Я тебе завидую, честное слово. Скажи, что лежит в основе такого поведения: высокомерие, равнодушие?

– Тебе хочется устроить ссору?

– Нет, мне хочется услышать твой ответ.

Он сделал над собой усилие, чтобы не встать и не уйти, хотя именно такой должна была быть его естественная реакция. Он выглядел раздосадованным и обиженным.

– Для любого архитектора главное – равновесие. Фундамент держит здание, стены отгораживают его от внешнего мира, крыша защищает от непогоды. Все должно быть гармонично, хорошо вымерено, ни одна часть не должна весить больше всего остального, каждый элемент опирается на соседний. Вот секрет, которым я стараюсь руководствоваться в жизни.

– Иначе говоря, для тебя все равноценно: работа, твои дети, я и даже часы отдыха.

– Разумеется, есть вещи более важные, чем другие, хотя я готов утверждать, что не ты являешься тем элементом, который защищает меня от непогоды.

– Благодарю покорно, так я и думала. Но я служу в полиции, и те элементы, с которыми мне приходится бороться, ничем нельзя уравновесить: это улики, которые никак не желают отыскиваться, это подозреваемые, которые отказываются говорить правду, это человеческие поступки, вызванные безумием, корыстью или злом в самом своем неприкрытом виде… Какое здание, по-твоему, можно из всего этого построить – бордель? Нет, Маркос, моя профессиональная жизнь не предполагает сидения в тиши мастерской за расчетами, мне приходится иметь дело с самым плохим, что есть в обществе, так что не говори мне о равновесии – я просто не знаю, что ты имеешь в виду.

Я выпалила все это сквозь зубы, глаза мои сверкали. Маркос закрыл книгу, встал и тихо спросил:

– Я иду спать, ты придешь?

– Нет! – завопила я.

Оставшись одна, я налила себе еще джина-тоника и выбрала диск с джазом. Поскольку думать сейчас я была не в состоянии, попыталась сосредоточиться на музыке. Внезапно меня накрыло мягкой волной сонливости, и отчаяние сразу куда-то улетучилось. Я чувствовала, что засыпаю, и не хотела сопротивляться. Не знаю, сколько времени прошло, когда меня разбудил звонок мобильника. Я посмотрела на часы – три утра. Я узнала голос Абате:

– Петра? Я долго не решался тебе позвонить, но утром, как можно раньше, ты должна вылететь в Рим, без этого не обойтись.

– Что случилось?

– Мы нашли Марианну Мадзулло. Она задержана, и, думаю, ты захочешь…

– Я вылечу первым же самолетом, – перебила я его.

Двигаясь как зомби, я направилась в спальню. Наклонилась над спящим Маркосом и поцеловала его. Не до конца проснувшись, слегка ошалелый, он пробормотал:

– Про непогоду… на самом деле я ничего такого не думаю.

– Брось ты эту непогоду, – прошептала я ему на ухо. – Я хочу…

Он тотчас же приподнял одеяло и дал мне место рядом с собой. Потом обнял меня. Его руки были первоклассным архитектурным элементом, тем крепким и надежным кровом, который способен защитить от дождей, гроз, ураганов и любых других бесчинств разбушевавшейся стихии.

В самолете я все время дремала. Рассудок мой, более мудрый скорее от природы, чем за счет приобретенного опыта, выбрал сон, чтобы помочь мне убежать от реальности. А все потому, что реальность рисовалась не слишком приятной для меня: я понятия не имела, что найду в Риме, как не знала и того, что, собственно, хочу найти. Лучше уж поспать.

Встретил меня Маурицио Абате. Заметив, как светятся его глаза и с какой радостью он смотрит на меня, я всерьез усомнилась в уместности этой нашей повторной встречи. Он рад меня видеть – так он сказал, и каждое его слово имело двойной смысл. Трудно будет найти с ним нужный тон. Я не имела права раздражаться, потому что то внимание и те силы, которые он отдал делу Сигуана, обязывали меня быть благодарной и любезной. Я решила, что лучше всего держать себя так, словно не замечаю его попыток ухаживать за мной. А если он проявит настойчивость, я всегда успею выдать ему нечто такое, что сразу прояснит ситуацию.

В машине он рассказал мне, как они обнаружили укрытие Марианны Мадзулло, и сразу стало понятно, какую роль тут сыграл Торризи. Во время допросов главарей мафии великий Стефано сумел-таки уловить несколько намеков относительно места, где прячется Марианна. А сделать нужные выводы и вести поиски пришлось уже Абате. Так что женщину в конце концов обнаружили в Турине, в доме, принадлежащем человеку из каморры.

В комиссариате Абате продолжил вводить меня в курс дела – рассказывал, что удалось добыть на предварительных допросах, еще до моего приезда. Но пока была только одна важная новость: Марианна призналась в принадлежности к каморре. Узнав, что уже арестованы несколько их главарей, капо, и не понимая, выдали они ее или нет, она быстро прекратила сопротивление. После чего итальянские коллеги проявили профессиональный такт и решили дождаться моего приезда, чтобы я сама занялась более конкретными деталями.

– Что-то я никак не могу до конца проснуться, – пожаловалась я, прослушав всю информацию.

– Хочешь, мы можем перенести допрос на вторую половину дня?

– Нет, достаточно будет, если мы пойдем и выпьем кофе – такого, чтоб есть ножом и вилкой.

Я заглотнула чашку чистого кофеина, которую улыбающийся официант принес мне в ближайшем баре. Маурицио не сводил с меня глаз, соревнуясь с официантом по числу улыбок и знаков внимания.

– Ты очень красивая, – заявил он наконец.

Я же, строго следуя плану, который предписывал никак не реагировать на его ухаживания, ответила:

– Да какое там! Я очень поздно легла и спала из рук вон плохо. Небось выгляжу так, что краше в гроб кладут. – И прежде чем он успел возразить, убеждая меня, что лицо у меня прекраснее, чем у Клеопатры, добавила: – Но лучше давай поговорим о работе: какое впечатление произвела на тебя Мадзулло?

– Кажется, она готова заговорить. По всей видимости, ее напугал размах, который успело принять это расследование. На мой взгляд, совершенно очевидно, что она сдала Катанью убийцам из каморры, но теперь надо вытянуть из нее, какую роль Катанья и она сама играли в деле Сигуана. Есть способ добиться от нее нужных сведений: больше всего на свете она боится, что ее выдадут Испании.