Жарким кровавым летом - Стивен Хантер

Черные, как вороново крыло, волосы Джонни были зачесаны назад и сверкали от бриллиантина, его загорелое оливково-желтое лицо светилось румянцем, говорившим о хорошем здоровье. Даже в свои сорок семь он был бодр, энергичен, красив как дьявол. Он был одет в сшитый на заказ двубортный костюм из серой фланели, и его ботинки тоже были сделаны на заказ. Когда он улыбался, небо становилось светлее от сияния этой улыбки. Джонни любили все. Было трудно не любить Джонни. Он участвовал в Первой мировой войне, в ирландских волнениях, где начал овладевать своими черными умениями, а с 1925 года стал практиковать свою смертоносную магию на этих берегах. Мужчины стремились выпить с ним, женщины поголовно рвались переспать с ним. Но как ни странно, столь одаренный Богом человек обладал одной мелкой слабостью: он очень любил деньги, заработанные другими, и если кто-то или что-то стояло у него на пути к этим деньгам, он не испытывал ни малейшей растерянности или сомнений перед тем, как нажать на спусковой крючок своего «томпсона» и устранить препятствие смертоносной струей свинца. Он не имел ни малейшего представления о том, что такое раскаяние. Его мышление было устроено по-другому. Он убил тридцать девять человек, в большинстве своем это были офицеры полиции, или охранники банков и предприятий, или немецкие солдаты, или британские солдаты, но иногда пули летели мимо целей и разили невинных посторонних людей. Для него это тоже ровно ничего не значило.

— Итак, Оуни, расскажи мне об этих темных парнях, и мы примемся за защиту твоих денег.

Оуни подробно рассказал о ходе перестрелки в «Мэри-Джейн», признавшись, что обескуражен тем, как наступавшие с более легким оружием умудрились одержать победу над теми, кто оборонялся с оружием куда более тяжелым.

— Знаешь, ваша ошибка состояла в выборе места для засады, — сказал Джонни. — «Максим», конечно, прекрасное оружие, об этом после Первой мировой не знает только круглый дурак, но ему обязательно нужно широкое поле обстрела, и для него нужно очень тщательно выбирать позицию. А стрельба вниз по лестнице не дает вообще никакого толку, только сводит твои шансы почти до нуля. Я вижу, что тебе, Оуни, никогда не приходилось готовить засаду на хорошо обученных людей, точно? И всей этой воровской шайке с гор тоже.

— Полагаю, что нет.

— Этот ваш герой не перетрусил и к тому же знал, что баллистические качества его оружия позволяют стрелять сквозь деревянные перегородки и перекрытия. Он дождался, пока не кончилась лента, и расстрелял всех, кто был на лестничной клетке. И после этого вы были обречены. Герман скажет тебе, когда доберется сюда, что в умелых руках автоматическая винтовка «браунинг» — это самое лучшее оружие.

— Но что же нам все-таки делать? Боюсь, что время у меня на исходе. Я пригрозил, что начну взрывать Ниггертаун, чтобы удержать их от налетов, но ведь никому, кроме ковбоя, до черномазых нет никакого дела. Рано или поздно они перестанут считаться с этой угрозой, и даже ему придется взяться за старое. А если они доберутся до центральной конторы, деньги очень быстро иссякнут и у меня начнутся огромные неприятности.

— То есть это был бы мат в один ход?

— Да, и даже если мы будем делать все правильно, они могут ударить в главную точку и натянуть нас по самое дальше некуда. Так что приходится действовать быстро.

Лицо Джонни застыло. Он погрузился в глубокую задумчивость, все время рассуждая вслух:

— Шансы на то, что мы столкнемся с ними во время одного из ближайших налетов, крайне малы. Возможность захватить их врасплох у них дома тоже очень мала. Это весьма трудно устроить. Нет, мы должны найти для них такую аппетитную приманку, чтобы они не смогли устоять. Устроить такую глубокую западню, чтобы они ничего не заподозрили. Мы должны найти что-то такое, чтобы у них дух захватило от волнения.

— И что это может быть?

Джонни снова задумался.

— Этот Беккер... Ты говоришь, что ему нравится видеть свои портреты в газетах?

— Очень.

— Значит, нужно что-то такое, что даст большой отголосок. Что-то стильное, такое, что приманило бы сюда людей из «Нью-Йорк геральд трибьюн» и «Лайф».

— Да.

— Нужна такая слава, чтобы Беккер не смог перекрыть ее потоки.

Оуни погрузился в размышления. Он совершенно не понимал, что имеет в виду Испанец.

Джонни смотрел на него с нетерпением.

— Ну же, черт возьми! Пошевели тем, что есть у тебя в голове. Ты похож на британских генералов во время войны: так же как эти долбаки, можешь думать только о движении прямо вперед.

— Я просто не...

В дверях внезапно появился и застыл в полупоклоне Ральф.

— Ральф?

— Мистер Мэддокс, пришел Винс Морелла.

— Господи! — воскликнул Оуни. — Что, черт возьми, случилось? Он что, не может подождать?

— Он очень настойчив.

— Господи помилуй! — Оуни повернулся к Джонни. — Подождите секунду. Эти арканзасские ребята никогда ничего не говорят напрямик.

Он поднялся и прошел в гостиную, где стоял Винс Морелла, нервно вцепившись обеими руками в поля прижатой к животу шляпы.

— Что за фигня, Винс? У меня идет важное совещание.

— Простите, простите и еще раз простите, мистер Мэддокс, но я подумал, что вы захотите узнать это сразу.

— Ну?

— Сегодня утром я пришел в клуб, вошел в свой кабинет, а там сидит парень. Он уже находился в комнате. Он говорит, ч-то хочет встретиться с вами.

— Долбаный Иисус, я же сказал тебе...

— Вы никак не поймете. Он один из них.

Оуни подозрительно прищурился.

— Он...

— Он участвовал во всех налетах, знает, кто они, где они расквартированы, как работают, что будут делать дальше, как организована у них связь. Он хочет передать все это вам!

Глаза Оуни превратились в еле заметные щелки. Наконец-то он все полностью понял.

— За деньги, конечно. Всегда найдется кто-то желающий спеть за хорошие бабки.

— Нет, не за деньги. Именно поэтому он так хочет встретиться с вами. Ему нужно что-то такое, что можете дать только вы. Он учился в колледже. Его зовут Френчи Шорт.

Оба были грязными, мрачными и крайне недовольными жизнью. Обоих толстым слоем покрывала дорожная пыль. Как хорошо было бы принять душ, поспать! Их поездка в Хот-Спрингс из Техаса была третьей за последнюю неделю, но она оказалась до крайности омрачена вчерашними событиями: отвратительной сиеной с Беккером и печальной — с Френчи Шортом. А сегодняшний день был просто убийственным. Солнце — большая, ослепительно яркая дыра в небе — извергало свысока тяжелую жару, небосвод приобрел серо-свинцовую окраску, листья деревьев жухли прямо на глазах. В городе не чувствовалось ни дуновения ветерка, который мог бы хоть мимолетным прикосновением освежить изможденные тела, словно эти двое привезли с собой погоду позабытой Богом техасской дыры.