Тяжелые времена - Хиллари Клинтон

Вступая в должность госсекретаря, я скептически относилась к российскому дуэту руководителей, но надеялась на то, что мы сможем найти общий язык. Как сенатор, я была частым критиком путинского режима, но осознавала, что видеть в России своего противника в то время, когда столько насущных вопросов требует совместных решений, для нас контрпродуктивно.

Страны в большой политике нередко в некоторых вопросах сотрудничают, в то время как в других аспектах соперничают друг с другом — это неотъемлемая часть классической практики зарубежных политических кругов. Должны ли США прекратить переговоры по ограничению вооружений или в области торговли потому, что мы не согласны с агрессивным поведением России в Грузии? Или такие вопросы имеют право обсуждаться вне зависимости друг от друга? Честно говоря, преходящая дипломатия не всегда является лучшим решением, но иногда — единственно верным.

В 2009 году мы с президентом Обамой полагали, что могли бы обеспечить ключевые национальные интересы США путем сближения с Россией. Этот метод состоял из трех частей: найти конкретные области взаимовыгодного сотрудничества, твердо отстаивать свое мнение в спорных для обеих стран вопросах и постоянно поддерживать контакт с российским народом. Этот подход стал известен как «перезагрузка».

Как только мы сформулировали такой подход в Госдепартаменте, Билл Бернс, который уже три года занимал пост посла США в России, положил начало его осуществлению, изложив свое мнение очевидца на непрозрачные махинации кремлевских деятелей. Медведев был молодым руководителем, который пришел к власти без лишнего багажа холодной войны. Путин же, напротив, приобрел профессиональный опыт в КГБ в 1970-х и 1980-х годах, на заключительном витке противостояния в холодной войне. На мой взгляд, несмотря на рокировку должностей, Путин оставался грозной силой, которая затруднила бы попытки расширить двустороннее сотрудничество. Если бы возможности для этого существовали (а я полагаю, что они имели место быть), то это произошло бы потому, что обе стороны произвели трезвую оценку наличия общих интересов.

С российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым я впервые встретилась в марте 2009 года. Ричард Холбрук, который знал его с тех времен, когда они оба занимали должности послов при ООН в конце 1990-х годов, сказал мне, что Лавров был непревзойденным дипломатом, который служил своим хозяевам в Москве с интеллектом, энергией и немалым высокомерием. (Учитывая, что это было мнение Ричарда, оно не могло быть некомпетентным.) Лавров, всегда загорелый и элегантный, свободно изъяснялся на английском и любил хорошее виски и поэзию Пушкина. У него были, мягко говоря, натянутые отношения с моей предшественницей, Кондолизой Райс, особенно (и не зря) после того, как Россия вторглась в Грузию. Эта напряженность никуда не исчезла, но, если мы хотели обеспечить прогресс в вопросах контроля над ядерными вооружениями, санкций в отношении Ирана или доступа к северной границе Афганистана, мы должны были сотрудничать друг с другом. Я считала, что хорошая шутка вполне могла бы растопить лед.

В политике чувство юмора имеет очень большое значение. Есть бесчисленное множество причин, почему вы должны уметь посмеяться над собой. Сколько раз, как сенатор от штата Нью-Йорк, я приходила на шоу Дэвида Леттермана, становясь не только гостьей, но и объектом шуток? (Ответ — три раза.) Во время кампании 2008 года я стала объектом пародии в передаче «Субботним вечером в прямом эфире» в исполнении Эми Полер, которая прекрасно исполнила свою роль, вызвав бурю положительных эмоций. В дипломатии, с ее тщательно спланированными переговорами, преодолением языковых и культурных различий, гораздо меньше места для юмора. Но иногда он тоже пригождается. Я чувствовала, что наступил как раз один из этих моментов.

В своей речи на международной конференции по безопасности, которая проходила в феврале в Мюнхене, вице-президент Байден сказал:

— Пришло время нажать кнопку «перезагрузка» и заново пересмотреть те многочисленные области, в которых мы можем и должны работать совместно с Россией.

Мне понравилась идея «перезагрузки» не как метод игнорирования наших реальных разногласий, но как способ встроить их в более широкую программу действий наряду с областями, представляющими взаимный интерес. Обсудив этот вопрос с моей командой накануне встречи с Лавровым в Женеве в Швейцарии, мы пришли к очень нестандартному решению. Почему бы не преподнести Лаврову ту самую настоящую кнопку «перезагрузка»? Это может рассмешить всех, в том числе и Лаврова, и символизировать наше стремление начать новую жизнь, а не зацикливаться на разногласиях, вызвать сенсацию. Стоило попробовать, несмотря на то что этот ход был немного нестандартным.

Наша встреча с Лавровым состоялась в отеле «Интерконтиненталь» в зале для официальных приемов с панорамным видом на Женеву. Прежде чем мы сели, я подарила ему небольшую коробочку, перевязанную лентой. Как только вокруг нас начали щелкать затворы фотоаппаратов, я открыла ее и извлекла ярко-красную кнопку на желтой основе. На ней было написано слово «peregruzka». Мы вместе посмеялись и нажали кнопку.

— Мы очень старались написать это слово по-русски правильно. У нас получилось? — спросила я. Министр иностранных дел присмотрелся внимательнее. Другие американцы в комнате, особенно русскоязычные, которые выбрали это слово, затаили дыхание.

— Нет, вы написали неправильно, — ответил он.

Неужели этот исторический момент превратится в международный скандал? Я нервно засмеялась. Затем рассмеялся и Лавров, и все расслабились.

— Надо было написать «перезагрузка», а вы использовали совсем другое слово, — пояснил он, — оно значит «перегрузка».

— Ну нет, — ответила я. — Мы не допустим, чтобы вы с нами так поступили, я обещаю.

Это был не самый звездный час американских лингвистов. Но поскольку целью шутки было «растопить лед», то эта ошибка явно гарантировала, что никто не забудет о «перезагрузке». Лавров сказал, что заберет кнопку в Москву и будет держать ее у себя на столе. В тот день, когда кнопка была передана Лаврову, мой помощник Филип Ранес попытался ее вернуть, чтобы исправить ошибку. Он обратился к послу России в Швейцарии, где проходила встреча (кнопка хранилась у него), и попросил поменять наклейку.

— Думаю, я не могу этого сделать, пока не переговорю со своим министром, — ответил посол России.

— Если ваш министр не отдаст нам кнопку, то мой министр отправит меня в Сибирь! — воскликнул Ранес. Должна признать, что в тот момент это казалось мне весьма привлекательной мыслью.

На первой встрече президента Обамы с Медведевым в Лондоне в апреле 2009 года американская и российская делегации находились друг напротив друга за официальным обеденным столом в резиденции нашего посла в Великобритании Уинфилд-Хаус. Я была единственной женщиной за этим столом. Это была первая зарубежная поездка президента Обамы после вступления в должность, стратегически важное турне по Европе для участия в саммите «Большой двадцатки», саммита НАТО и посещения наших ключевых союзников. Я была рада находиться рядом с ним в такой ответственный для всех нас момент. Начиная с этого первого совместного визита в Лондон и заканчивая нашей исторической поездкой в Бирму в 2012 году, мы вместе прошли сквозь трудные годы, когда подобные поездки давали нам шанс посоветоваться и выработать стратегию вдали от ежедневной суеты Вашингтона. Перед одним из совещаний в Праге тогда же, в апреле, он отвел меня в сторону и сказал: «Хиллари, мне нужно с тобой поговорить». Он приобнял меня и повел к окну. Мне стало интересно, что за неотложное дело он хотел обсудить. Вместо этого он прошептал мне на ухо: «У тебя в зубах что-то застряло». С одной стороны, мне было крайне неловко. Но, с другой стороны, о таком мог прямо сказать только друг. Это еще раз убедило меня в том, что мы «сражаемся» спиной к спине.