Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди

– Оставь нас, – приказал Сизиф. – Выйди за ворота и закрой их снаружи.

Привратник бегом вылетел со двора. Старый вояка, он хорошо знал, что у правителя Эфиры голос временами тоже щелкает как бич.

– Твое имя? – повторил Сизиф, когда они остались втроем.

И услышал ответ:

– Персей, сын Зевса.

Гость сбросил плащ на землю, явив себя взглядам. Малорослый, сухой, жилистый, он был похож на хищное насекомое. Голову Персей брил наголо, как это делают финикийские жрецы Мелькарта, бога-покровителя мореходов. Афиняне и спартанцы, пилосцы и фиванцы, любители отрастить кудри до плеч, могли счесть это вызовом. Если так, гордыня их вряд ли прожила бы дольше мгновения. На поясе сына Зевса висел кривой меч, похожий на серп. Если приглядеться к сандалиям Персея, можно было заметить слабый золотой трепет на задниках.

Меч? Крылатые сандалии? Будь Персей наг и безоружен, он не стал бы менее опасным.

– Убийца Медузы, – Сизиф кивнул. – Я рад видеть тебя в моем доме. Почему ночью? Почему тайно? Я бы устроил пир в честь тебя. Мы бы вознесли тебе хвалу.

– Это излишне.

– Когда приходит герой, ничего не излишне.

– Я пришел не как герой. Я пришел как проситель.

– Ночью, – повторил Сизиф. – Без огласки.

Он спустился ступенькой ниже: одной ступенью из пяти.

– О да, вряд ли ты явился для пира! Если я в силах чем-то помочь великому сыну Зевса, я это сделаю.

Персей сделал шаг навстречу:

– Не торопись обещать. Сизиф, ты – один из немногих, кто рискнул бы исполнить мою просьбу. И все же сперва выслушай.

– Я слушаю. Но прежде я хочу спросить тебя: не надо ли позвать кормилицу?

– Кормилицу?

– Твоя спутница прячет под плащом ребенка. Я не раз видел, как женщины держат дитя. Вряд ли я ошибусь сейчас. Ребенок шевелится, это заметно. Он не плачет, но у меня тонкий слух. Я слышу, как он вздыхает во сне. Женщина отодвинула край плаща, чтобы он мог свободно дышать. Это твой сын?

– Нет.

По нему нельзя было понять, лжет он или говорит правду. Чувства, стремления, помыслы – ничего не отражалось на лице, в осанке, в движениях рук. Сухое дерево, подумал Сизиф, не человек. Должно быть, ты страшный противник, Персей Горгофон. Даже не знай я, кто передо мной, я бы трижды подумал, прежде чем обзавестись таким врагом.

– Тебе не нужна кормилица. Не нужен пир, – Сизиф подарил Персею еще одну ступеньку. – Не нужна огласка. Что же тебе нужно от меня, сын Зевса, убийца Медузы?

Впервые лицо Персея дрогнуло. Кажется, такое обращение было ему неприятно.

– Мы пришли втроем, Сизиф, сын Эола. Мы хотели бы уйти вдвоем.

– Ты решил подарить мне женщину?

Когда Сизиф хотел, он бил точно и безжалостно. Хороший воин в молодости, он не сравнился бы с Персеем ни тогда, ни тем более сейчас. Но в таких беседах, как эта, Сизиф не уступил бы наилукавейшему из богов.

– Нет, – Персей сократил расстояние на шаг. – Эта женщина не из тех, кого можно дарить.

– Твоя жена?

Персей ответил не сразу. Но ответил:

– Да.

Сизиф обратил взгляд на женщину:

– Как тебя зовут, жена Персея? Ты благородна, нет сомнений. Чья ты дочь?

Женщина молчала. От ее молчания каменели руки, а поясница превращалась в мраморный постамент. Ребенок под плащом завозился, начал хныкать. Женщина стала его качать, успокаивая.

Лицо она прятала по-прежнему.

– Андромеда, – вместо жены ответил Персей. – Зови ее Андромедой.

– Дочь Кефея, владыки эфиопов? Я слыхал о твоем втором подвиге, Персей, когда ты покончил с морским чудовищем. Слыхал и о третьем подвиге. Говорят, ты вырезал эфиопскую знать, восставшую против тебя. Иные болтают, что ты превратил их в камень, как и чудовище. Я не верю болтунам.

Взмахом руки Персей прервал его:

– Это не было подвигом. Это было резней.

– Пусть так. Вернемся к твоей просьбе. Пришли втроем, уйдете вдвоем? Ты не собираешься оставлять здесь жену. Надеяться на то, что Персей решил поселиться в Эфире, глупо. Ты стал бы украшением моих земель, но я еще не выжил из ума. Вы следуете в Аргос?

– Да.

– И вы уйдете в Аргос, оставив здесь ребенка.

– Если ты согласишься его принять.

– Как твоего сына?

– Я бы признал его своим. Но я не могу.

– Как сына Андромеды?

– Как твоего внука. Сына Главка и Эвримеды. У тебя уже есть трое приемных внуков. Я подумал, что ты не откажешься от четвертого. Я ошибся?

Сизиф долго молчал.

– Что скажут боги? – наконец спросил он. – Что они сделают?

Персей пожал плечами:

– У нас договор.

– Какой? Или это секрет?

– Боги поклялись Стиксом не вмешиваться в мою жизнь. Я поклялся тем же в том же. Мы теперь живем каждый сам по себе. Персей отдельно, Олимп отдельно.

Сизиф побледнел:

– Я никогда не слышал о таких договорах.

– Теперь слышишь. Олимп не заходит в дом Персея, Персей не штурмует Олимп.

– Ты смертный?

– Да.

– Я старше тебя. Вряд ли я сумею убедиться в твоей смертности.

– Поверь на слово. Твои сыновья убедятся. Если не они, то твои внуки.

Лжет, подумал Сизиф. Такой договор невозможен. Если возможен, то не для смертного. Весь жизненный опыт правителя Эфиры кричал: Персей лжет! Жизнь продолжается, сказал Сизиф себе. Опыт растет, меняется. Придет время – и я тоже задумаюсь о договоре с Олимпом. Если я не заключал этот договор, если мне его навязали, не спросив моего мнения, то нарушение закона, писаного для смертных – не нарушение. Ни один суд не признает такое. А наказание без суда – беззаконие. Я уже сейчас задумываюсь об этом: в тишине, в одиночестве, боясь навлечь беду на близких.

Персей и Сизиф? В нас есть что-то общее.

– Ваш договор, – он спустился еще на ступень, – распространяется на ребенка?

– Нет. Иначе я забрал бы его с собой в Аргос.

– У Олимпа свои планы на это дитя?

– Олимп ничего не знает о нем. Олимпу он не интересен. Если мальчик проживет обычную жизнь, если он сойдет в мир теней стариком, умрет молодым на поле боя, скончается от болезни… Олимп и не вспомнит, что такой человек жил на свете. В царстве Аида все равны.

– Не все. Впрочем, оставим эту тему. Как зовут мальчика?

– Как тебе будет угодно. Мы не давали ему имени.

– Передай мне ребенка.