Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная - Уолтер Айзексон

Второго декабря бесстрашному берлинскому корреспонденту этой газеты удалось взять интервью у самого Эйнштейна. Разговор происходил у него на квартире, и именно тогда появился один из мифов о теории относительности. После описания расположенного в верхнем этаже кабинета Эйнштейна следовал такой пассаж: “Много лет назад, глядя в окно этой величественной библиотеки, он увидел человека, падающего с соседней крыши на кучу тряпья. К счастью, обошлось без повреждений. Человек сказал доктору Эйнштейну, что при падении не испытывал ощущений, которые обычно связывают с влиянием силы тяжести”. Именно так, утверждалось в статье, Эйнштейну удалось “по-новому преобразовать и дополнить” закон тяготения Ньютона. Как утверждал один из многих, расположенных друг под другом заголовков, “Его, как и Ньютона, вдохновило падение, но не яблока, а человека с крыши”7.

В сущности, пользуясь словами газеты, это и было “кучей тряпья”. В 1907 году мысленный эксперимент Эйнштейн поставил не в Берлине, а в Берне, когда работал в патентном бюро, и падающий человек в нем участия не принимал. “Газеты пишут обо мне пафосную чушь”, – написал он Цангеру после выхода статьи. Но он все понимал и мирился с тем, как работают журналисты. “В какой-то мере публика нуждается в таких преувеличениях 8.

Действительно, у публики было страстное, вызывающее удивление желание разобраться в теории относительности. Почему? Да, теория приводила в замешательство, но и манила своей таинственностью. Искривленное пространство? Изгибание световых лучей? Время и пространство не являются абсолютными? Теория представляла собой ту завораживающую смесь “что?!” и “ах!”, которая и способна овладеть воображением публики.

В The New Yorker появилась карикатура Рэя Ирвина, изображающая толпу сбитых с толку людей: дворника, закутанную в меха даму, привратника, детей… Все они озадаченно чешут в затылке. Подписью была цитата из Эйнштейна: “Люди медленно привыкают к мысли о том, что физические состояния пространства окончательно стали физической реальностью”. Гроссману Эйнштейн написал об этом так: “Теперь каждый кучер и официант спорит о том, справедлива ли теория относительности”9.

Публика ломилась всякий раз, когда друзья Эйнштейна читали лекции о теории относительности. Леопольд Инфельд, позднее работавший с Эйнштейном, а тогда молодой школьный учитель в небольшом польском городке, вспоминал: “В то время я сделал то же, что и сотни других людей по всему миру. Я прочел лекцию о теории относительности, и толпа, выстроившаяся перед входом тем холодным зимним вечером, была такой, что ни один, даже самый большой, зал в городе не мог вместить ее”10.

То же произошло и с Эддингтоном, когда он читал лекцию в Тринити-колледже в Кембридже. Сотни людей плотно заполнили зал, но не попавших туда были тоже сотни. Стараясь сделать рассказ по возможности ясным, Эддингтон сказал, что, если бы он двигался со скоростью, близкой к скорости света, его рост был бы всего три фута. Именно это попало в заголовки газет. И Лоренц сделал доклад перед переполненной аудиторией. Чтобы проиллюстрировать некоторые положения теории относительности, он сравнил землю с двигающимся экипажем11.

Вскоре самые выдающиеся физики и мыслители начали писать книги по теории относительности. Среди них Эддингтон, фон Лауэ, Фройндлих, Лоренц, Планк, Борн, Паули и даже философ и математик Бертран Рассел. Всего за первые шесть лет после солнечного затмения было напечатано более боо книг и статей о теории относительности.

Эйнштейну тоже была предоставлена возможность изложить все своими словами. Его попросили написать статью “Что такое теория относительности” для лондонской The Times12. Результат был предсказуем. Популярная книга Эйнштейна “Относительность: специальная и общая теории” впервые появилась на немецком в 1916 году. Теперь, вслед за сообщениями о результатах наблюдения солнечного затмения, она была опубликована и на английском. Содержащая большое число наглядных мысленных экспериментов, эта книга тоже стала бестселлером. В последующие года она переиздавалась еще много раз.

Эйнштейн был именно тем, из кого легко можно было сделать звезду. Репортеры, знавшие, что публика жаждет появления новой международной знаменитости, пришли в восторг, обнаружив, что вновь открытый гений не унылый, замшелый кабинетный ученый. Наоборот, это был очаровательный сорокалетний человек, еще недавно красивый, а теперь обладавший необычной внешностью, с копной всклокоченных волос, блестящими глазами, готовый поделиться мудростью, расфасованной на порции из коротких острот и цитат.

Друг Эйнштейна Пауль Эренфест находил такое внимание прессы странным. Он шутил: “Взлетела стая растревоженных, громко крякающих газетных уток”. Для сестры Эйнштейна Майи, выросшей в те времена, когда публичность, как ни странно, еще не привлекала людей, подобное внимание было удивительным. Она считала, что и брату оно неприятно. “В люцернской газете о тебе напечатана статья, – удивлялась она, не до конца понимая, что его имя попало на первые страницы газет всего мира. – Я представляю, как тебе неприятно, что о тебе так много пишут”13.

Несомненно, Эйнштейн и сам не раз сожалел о внезапно обрушившейся на него славе. “За мной охотятся газетчики и разный другой сброд, – жаловался он Максу Борну. – Это так ужасно, что я могу с трудом дышать, не говоря уже о какой-то осмысленной работе”. Другому знакомому он еще ярче обрисовал опасности рекламы: “После потока газетных статей на меня обрушился шквал вопросов, приглашений, от меня все время что-то требуют. Мне кажется, что я горю в аду, а почтальон – это непрерывно подгоняющий меня дьявол, который швыряет в меня все новые связки писем, хотя я еще и на предыдущие не ответил”14.

Однако антипатия Эйнштейна к публичности существовала скорее в теории, нежели в реальности. Он мог, и на самом деле легко, избежать всевозможных интервью, заявлений, фотосессий и публичных выступлений. Те, кто действительно не любит публичность, не появляются вместе с Чарли Чаплином на красной ковровой дорожке перед премьерой одного из его фильмов.

“В нем было что-то, заставлявшее его радоваться фотографам и толпе”, – сказал писатель Ч. П. Сноу после знакомства с Эйнштейном. – В какой-то мере ему нравилось выставлять себя напоказ, играть на публику. Если бы этого не было, не было бы ни фотографий, ни толп поклонников. Нет ничего проще, чем избежать публичности. Надо только искренне этого хотеть”15.

Реакция Эйнштейна на лесть была столь же сложной, как и реакция космоса на гравитацию. Камеры и привлекали, и отталкивали его, он любил публичность и любил жаловаться на нее. Его двойственное отношение к славе и репортерам могло бы показаться чем-то необычным, если забыть о том, что многие знаменитые люди в сходной ситуации испытывали ту же странную смесь радости и изумления, антипатии и раздражения.

Одна из причин, почему в отличие от Планка, Лоренца или Бора Эйнштейн стал кумиром публики, состоит в том, что он хотел получить эту роль, мог ее сыграть и действительно сыграл. “Ученые, ставшие кумирами, должны быть не только гениями, но и актерами, умеющими давать представление перед толпой и получать удовольствие от ее рукоплесканий”, – заметил физик Фриман Дайсон (не имеющий никакого отношения к королевскому астроному) 16. Эйнштейн выступал перед публикой. Он охотно давал интервью, пересыпая их запоминающимися афоризмами, и отлично знал, как их подать.