Просто вдвоем - Таммара Веббер

Это от солнца и соленой воды.

Это оттого, что он замкнутый бессердечный засранец.

Полегче, Лэндон, не перегибай.

Ладно.

Это от горя.

Он наблюдал за тем, как я грузил свои пожитки в машину его лучшего друга. Глядя на него, можно было подумать, что это нормально – отправляя в колледж единственного ребенка, перекладывать свои отцовские обязанности на посторонних. А вообще-то, он умыл руки уже давно. С тринадцатилетнего возраста я сам как мог боролся с желанием покончить с собой: падал, барахтался, цеплялся за жизнь когтями. Пять лет я кое-как существовал, не думая о завтрашнем дне. Сам выбирал, вставать мне утром или нет, идти в школу или не идти, делать что-нибудь или на все насрать.

Хеллер дал мне возможность выбраться из этой ямы, и я не собирался, черт возьми, извиняться за то, что воспользовался его помощью.

– Обними отца на прощание, Лэндон, – пробормотал Чарльз, закрывая багажник.

– Но он не… Мы не…

– А ты попробуй. Давай.

Вздохнув, я развернулся и подошел к крыльцу.

– Пока, папа, – послушно проговорил я, только чтобы выполнить просьбу Чарльза.

Отец поставил свою кружку с надписью «Наживка для рыбака» на перила, и теперь его руки были свободны.

Провожая меня, он оставался в тишине и одиночестве. Я вдруг представил себе, насколько иначе выглядел бы мой отъезд в колледж, будь мама жива. Я бы наклонился, чтобы поцеловать ее, а она обвила бы руками мою шею и заплакала. Сказала бы, что гордится мной, взяла бы с меня обещание звонить, почаще приезжать и все ей рассказывать. Я бы тоже заплакал.

Ради единственной женщины, которую любили мы оба, я шагнул к отцу и протянул руки. Он молча меня обнял.

* * *

Я смотрел в боковое зеркало на удалявшийся городок. «Отраженные предметы ближе, чем кажутся», – при всей своей любознательности я не собирался оглядываться, чтобы проверить истинность этой предупреждающей надписи. Через пять минут городишко должен был скрыться из виду, и я хотел как можно скорее стереть из памяти прожитые в нем годы.

– Включи свою любимую волну, – предложил Чарльз, прервав мои размышления. – Если это не те вопли, которыми глушит себя Коул. По-моему, он называет музыкой обычные шумовые помехи.

Старшему сыну Чарльза было пятнадцать лет. Когда мы встречались, он всегда обезьянничал: одевался, как я; слушал то же, что и я; везде за мной ходил и все за мной повторял. А я, признаться, не всегда был хорошим примером для подражания. Главный жизненный принцип Коула мог бы звучать примерно так: «Да здравствует все, что раздражает моих предков!»

Я моргнул, как будто признание Чарльза меня удивило:

– Как? Вы не любите хард-кор и постпанк?

Чарльз только встревоженно нахмурился и стоически вздохнул: он не знал и знать не хотел, что означают эти слова. Я рассмеялся и, подключив к стереосистеме айпод, выбрал плей-лист, который составил перед отъездом и озаглавил «Прощайте, и ну вас на хрен!». Сами треки были менее агрессивными, чем название: я решил не оскорблять слух своего попутчика, посчитав, что у меня был свой отец, чтобы его бесить, а донимать Чарльза – прерогатива Коула.

Раньше я не часто виделся с детьми Хеллеров. Теперь ситуация должна была измениться, поскольку я собирался жить в буквальном смысле слова у них на заднем дворе. Меня ждал новый дом – комната над гаражом, в которой хранили коробки с книгами, елочные игрушки, спортивный инвентарь и старую мебель. Я смутно представлял себе свое будущее жилище. В прошлые годы, когда я приезжал к Хеллерам, для меня надували матрас в комнате Коула. В последний момент отказавшись ехать, отец запихивал меня в автобус со спортивной сумкой и строгими инструкциями не делать глупостей в гостях.

Теперь я уже не был ребенком и уезжал из дома не на выходные. Я стал студентом, которому нужна крыша над головой на ближайшие четыре года. Формально взрослым человеком, который не мог себе позволить платить и за обучение, и за место в общаге. Арендная плата, которую брал с меня Хеллер, была символической. Я понимал, что это благотворительность, и впервые за свою жалкую жизнь отчаянно ухватился за протянутую мне руку, как за узел на конце брошенной в яму веревки.

– Давай первые два часа поведу я, а потом ты. – Жаклин подняла на лоб темные очки и улыбнулась мне, сидя за рулем своего грузовичка. – Только не спи, а то проснешься на полпути в Эль-Пасо. Ты нужен мне как штурман.

Она, пятясь, выехала с хеллеровского двора. Я помахал Карли и Чарльзу.

– На Эль-Пасо ведет совершенно другое шоссе. Ты не настолько плохо ориентируешься в пространстве, – усмехнулся я.

Жаклин покачала головой и вздохнула:

– Нет, серьезно. Лучше не искушай судьбу, а то пожалеешь: я заблужусь, и мы без толку проколесим все весенние каникулы.

Я подумал, что неделя бесцельной езды – не такая уж плохая альтернатива путешествию в вонючий городишко на побережье, и, покачав головой, ответил:

– Наверное, на день рождения мне следовало купить тебе новый навигатор.

Она сморщила нос:

– Решил дарить мне практичные подарки?

– Ах да, извини, забыл: практичные подарки под запретом.

Жаклин говорила мне, что ее родители всегда дарили друг другу и ей исключительно нужные вещи, но в этом году их прагматичность достигла нового уровня: они решили купить себе подарки сами.

– Мама заказала для себя новый тренажер, а папа – гриль, – сообщила Жаклин, когда мы делились рождественскими впечатлениями. – Гриль большой, с боковыми горелками и ящиком для подогрева. Но, елки-иголки, какая разница? Все равно покупать подарок самому себе – это же бред!

Я не стал ей говорить, что, на мой взгляд, идея неплохая. Она не признавала практичных подарков – значит мне было суждено прожить жизнь в обстановке непрактичности. Ну и прекрасно!

Мы оба недавно отпраздновали дни рождения. Жаклин на сутки арендовала для меня «Порше-911» – абсолютно непрактичный подарок, вызвавший у Хеллера и у Джозефа дикую зависть. Я отправил Бойсу фотографию, и он ответил: «Ты мне брат, но твою женщину я похищу. Считай, что я тебя предупредил!»

Сама Жаклин получила от меня на день рождения один из акварельных пейзажей моей мамы: Париж на фоне дождливого неба. На зимних каникулах я откопал его у отца на чердаке, потом оформил в паспарту и раму. Открыв упаковку, Жаклин затихла, и по ее лицу в три ручья побежали слезы. Я решил, что моя попытка овладеть искусством выбора подарков с треском провалилась и лучше мне от греха подальше ничего больше никому не дарить.

Но Жаклин вдруг повисла у меня на шее. Через час я запустил пальцы ей в волосы, поцеловал ее и спросил:

– Погоди, а что это было? Ведь мой день рождения только через одиннадцать месяцев!