История руссов. Варяги и русская государственность - Сергей Лесной

Был иным и смерд — если он был недоволен своим хозяином, он ожидал только осени до перезаключения контрактов и уходил к другому хозяину.

Поэтому толкование Грековым «Русской Правды» с точки зрения окончательного, рафинированного феодализма глубоко ошибочно: во времена Ярославовичей феодализм только расцветал, поэтому перенесение условий последующих ступеней на предшествующие совершенно недопустимо.

Указанный устав содержит в себе две замечательные статьи, бросающие яркий свет на мировоззрение руссов XI — XII веков (а может быть, и глубже). К сожалению, никто до сих пор не оценил должным образом эти замечательные свидетельства культуры (и морали) того времени, а оглянуться (и поучиться) следовало бы.

Оказывается, что этот устав, при всей его краткости и примитивности, рассматривал не только отношения между людьми, но и отношение людей к животным. Иначе говоря, уже тогда имелись законы, охраняющие домашних животных. Значимость, выпяченность этих законов были весьма значительными, если законодатели считали необходимым ввести их в «Русскую Правду». Это ли не доказательство гуманности и высокой культуры того времени!

Животные для законодателя являлись юридическими объектами, более того — одно из постановлений рассматривает собаку, как юридический субъект.

Первое постановление гласит: «О воле: аще кто вол биеть оря, да ся биеться: аще ли и уразить, да наставить. Так же и конь».

Таким образом, бить, вернее, истязать вола во время пахоты («оранки») запрещалось: за битье вола самому хозяину полагалось битье. Очевидно, посторонние свидетели могли притянуть хозяина к ответственности за истязание принадлежащего ему вола или коня и самим наложить взыскание, т. е. побить самого хозяина. В законе не сказано, сколько и как, но важно самое наложение взыскания. Общество вмешивалось в отношения хозяина к его животным и требовало гуманности.

Интересно было бы сравнить кодексы других народов того времени и установить, является ли такое постановление самобытным или оно заимствовано из других законодательств, — опять-таки поле приложения сил историка-любителя, в особенности если он юрист. Нам лично в чужих законодательствах такой пункт не попадался, да и самый дух постановления весьма своеобразен. Он говорит о совершенно особом миропонимании, безусловно, более гуманном, чем теперешнее. Кстати, напомним один замечательный пункт, подтверждающий нашу мысль, что руссы XI — XII веков мыслили и чувствовали иначе.

Имелось постановление, согласно которому хозяин, напоивший гостя до рвоты, отвечал перед законом. Как это далеко от духа нашего времени, и как это культурно! Свинского пьянства даже в чисто приватных условиях не полагалось.

Обратимся, однако, ко второй части постановления о воле. Она, что замечательно, защищала, наоборот, хозяина от вола или коня: если его (т. е. хозяина) вол ударит («уразить и»), то пусть (хозяин) поучит («наставить») его, т. е. вола или коня.

Человек и животные были уравнены в правах; вообще, на животных смотрели более антропоморфично, пропасти между человеком и животным не признавали.

Второе постановление гласило: «А се о пьсе: Пес аще проказы дееть, аще подрыв клеть или продрав строп, да побиеться; аще ли дверми влезетъ, да ся не побиеть».

Итак, если дверь не была закрыта и пес, залезши в дом, нанес какой-то убыток («напроказил»), бить его за это нельзя, он не виноват. И хотя наказание бьющему и не упомянуто, все же ясно, что закон определенно осуждает такого рода действие. Собака рассматривается в этом случае как невменяемый объект, как, например, сумасшедший или ребенок, не сознающие того, что они делают. Но если тот же пес подрыл стену или продрался сквозь стену или крышу и наделал беды, то законодатель видит в этом злой умысел и дает право хозяину или вообще потерпевшему побить пса.

Пес является здесь юридическим лицом, при одних обстоятельствах обвиняемым и наказуемым, при других оправдываемым. Роль защитников, очевидно, берут на себя свидетели.

Замечательно также, что лошадь в первой статье приравнена к волу, а кошка во второй статье вовсе не упоминается, хотя, несомненно, и в древности была обычным домашним животным. Впрочем, кошка не способна на столь разумные действия, как подрыв стены и т. д.

Замечательно то, что пес по своему хозяйственному значению, конечно, несравнимо ниже вола или коня, но законодатель все же остановил на нем свое внимание.

Статья о воле освещает и другую сторону вопроса — место создания «Русской Правды». Как известно, пахота волами является отличительной чертой хозяйства Южной (Киевской) Руси, в Средней, не говоря уже о Северной Руси, она вовсе не имеет места.

Самая пахота волами, специальная упряжь, повозка, вообше всё, связанное с ними, идет от какой-то другой, древней культуры и заимствовано руссами откуда-то с юга, вероятно, из Ассиро-Вавилонии через ряд промежуточных племен и культур[144].

Понять, в чем дело, почему в Северной России никогда не употребляли волов, сказать трудно. Рогатый скот достаточно многочислен и там. Впрочем, лошадь в тех условиях может рассматриваться, как более выгодное животное: она может быть употреблена не только для пахоты, но и для более быстрой езды в повозке либо верхом. Она более пригодна и в мирное время, и во время войны.

С другой стороны, возможно, что глубокая запашка чернозема на Юге создала требование для употребления сильных животных, на Севере же, где подзольные легкие почвы скорее царапаются, чем пашутся, силы лошади было вполне достаточно. Равным образом лошадь может употребляться для разного рода работ в течение целого года. Содержать же волов, употреблявшихся главным образом только для пахоты, было невыгодно, наконец, волы, по-видимому, не столь выносливы в отношении холодного климата.

Таким образом, волы являлись специфической деталью только Киевской, а не Новгородской Руси. Упоминание охотничьих соколов и ястребов — опять-таки подробность, связанная с югом и свободными степными или полустепными пространствами, чего на севере, заросшем лесами, нет.

Подбирая такие подробности, можно с значительной уверенностью говорить, что «Русская Правда» — закон южных руссов, и в Новгород она пришла уже позже, и именно как «русская», а не «словенская» Правда.

Итак, «Русская Правда» и другие древние законы Руси чрезвычайно своеобразны, и в первую очередь весьма гуманны, чего не следует забывать.

Просматривая древние источники I — Х веков, мы очень часто сталкиваемся с описанием событий или мест, обстоятельства которых ясно указывают на участие в них славян или руссов. Если мы не можем принять этого совершенно бесспорно, то только потому, что слова «Русь» в тексте нет. А раз так, то всегда есть формальные основания утверждать, что действовали не руссы, а другие племена, даже неславянские. Однако, это не есть решение вопроса.