Эльфийская сага. Изгнанник - Юлия Марлин

Часовой хрипло захихикал — досталось же кому-то. В отсвете костра его раскосые глаза блеснули червонным золотом.

— Нет! Не… — завопил солдат.

Разборки, драки, потасовки и членовредительство были средь грорвов делом привычным. Но до убийств не доходило. Все потому, что провинившегося ждала публичная казнь, а заодно и казнь десятка в котором он служил.

— Получил, харх, — ревел победитель, клацая клыками, — вот твой грязный язык!

Брошенное тихо упало, а поверженный мычал и скулил, катаясь по снегу.

— Без языка будет не просто разевать поганый рот на Рубаку! Понял! Я Рубака Свирепый! Ха-ха-ха! Эй, ты, а ну дай вина!… Ммм, либерское! Хорошее!

От горящих поленьев разлетелись горящие искры. Часовой втянул голову в плечи и зарычал — проклятый перевал, проклятый холод, проклятый ветер, — дует, как из подземных кузнечных мехов гномов Сапфировых гор, не смолкая ни на минуту.

…Давно перевалило за полночь. Лагерь грорвов, разбитый на перемычке скалы, дремал в зареве сторожевых костров. Лунный свет наполнял Речную Чашу голубым мертвенным светом. Над палатками носились клубы густого черного дыма. От истоков извилистых ручейков, скованных льдами, катились визгливые снежные вихри. Глаза гоблина-часового слипались, мороз отнимал желание шевелиться. Сейчас бы прилечь и задремать под песнь суровой зимней ночи, но нельзя — часовому спать не полагается.

Около валуна, скатившегося с западного склона Драконовых гор Прах знает когда, что-то шевельнулось. Часовой пригляделся и заметил в блеске снежного океана две высокие гибкие тени. Возникнув из зыбкого сумрака, они застыли неподвижно — их длинные светлые плащи серебрились в лунном свете, за спинами поблескивали рукояти благородных клинков; миндалевидные глаза первого бликовали, а вот глаза второго полыхали ярким холодным металлом.

Темный эльф!

Часовой вскочил, роняя одеяло и распахивая рот. В воздухе колюче свистнуло. Он отлетел и рухнул на спину, как от мощного удара в грудь — из правого глаза торчала оперенная эльфийская стрела.

Визгливый порыв обжигающего ветра уложил на бок сотни мерцающих точек, рассыпанных по перевалу. Рвано дернулись пологи шатров командиров. Два стяга с рисунком ветви и коршуном бесшумно уронило на темный сугроб. И вдруг ночь пронзило жужжанием — западный и восточный фланги лагеря накрыло градом стрел.

Гоблины непонимающе выскакивали из палаток, орали, хрипели и падали замертво. Колючие «волны» косили сонных солдат и утыканные тела валились на утоптанный и почерневший снег. Загремел барабан, призывая к обороне. Барабанщик в одном полушубке ударил в четвертый раз и слег с эльфийской стрелой. Лагерь наводнился оглушающими криками и лязгом, хрипами и грохотом. Солдаты метались меж дрожащих костров и сыпались на ледяную твердь спевшими по осени плодами.

Из командирского шатра выскочил вожак и три его помощника. Гоблины оскалились в яростной злобе — еще никто и никогда не атаковал их несокрушимый, полудикий легион так дерзко и жестко. Стрелы налетали из-за навесов скалистых хребтов, затмевая землю тенями, и косили, косили, косили…

Рассвирепевший вожак отдал приказ первому помощнику.

— Наглецов брать живьем! — Проорал тот, повторяя приказ, но тут же обмяк, заваливаясь на стоящего рядом солдата — в его лбу сверкнуло древко эльфийской стрелы.

Вожака перекосило — врагу несдобровать. Он поймает потерявших страх эльфов (то, что напали эльфы, сомнений уже не осталось) и лично будет поджаривать пленных на медленном огне, а эльфийского командира, посмевшего привести малочисленный отряд — распнет и у еще живого вырвет сердце!

— Ты! — Выхватывая одноручный меч, рявкнул он второму помощнику, — обходи западный хребет и атакуй засевших там лучников. Ты, — обратился он к третьему, тому, кого величали Рубакой, — берешь сотню и вырезаешь всех, кого найдешь за восточными валунами! Вы, — гаркнул оставшейся полсотне, — за мной!

Гоблины, прикрываясь щитами, рванули в темноту, продуваемую ледяными ветрами. Справа трещал гасший костер. На сугробе трепетался оскверненный гоблинский стяг.

Из туманной взвеси, разорванной ветром, вышли высокие статные эльфы: широкие двуручные клинки переливались вспышками лунных лучей, под светлыми плащами блистали тонкие и прочные стальные кольчуги. Первым среди равных высился темный эльф.

— Взять их! — Вожак махнул искривленным мечом.

Легионеры, взревев, кинулись к малочисленному противнику. Вспыхнули одноручные мечи, вскинутые над лысыми чернокожими головами. Эльфы рассыпались, окружая полсотню кольцом, и легкая эльфийская сталь схлестнулась с тяжелым железом грорвов. Снег умылся дождем из оранжевых искр. На промерзшую землю полетели тела в фонтанах крови и пара.

Клинок Люки летал над звездным небом неуловимой молнией. Длинные золотистые волосы взметнулись — он развернулся, окруженный сразу тремя гоблинами, и рубанул одного. Второй и третий навалились сзади — над ухом прошипел меч неприятеля. Только отменная реакция помогла Люке отклониться влево — острие слегка чиркнуло по скуле, а не отхватило ухо и полчелюсти целиком. Щека загорелась от боли. Янтарный Огонь развернулся и разрубил сначала второго, а потом третьего грорва.

В трех локтях слева с На-Эном крутился Остин Орлиный Глаз. Справа отчаянно бились золотокосые Левеандил и Рамендил. Где-то сзади слышались громкие крики Мьмера и Хегельдера — даже лишившись левой кисти королевский советник оставался великолепным мечником и, превосходя мастерством двуруких врагов, опрокидывал их, как тряпичные куклы. Впереди, сверкая ярко-рыжей головой, точно факелом, доблестно сражался Андреа.

Перед лицом врага безжалостного, превосходящего числом и мощью, светлые эльфы не дрогнули, не посрамили величия предков, бились доблестно и бесстрашно. Верность собственному народу превысила в их душах страх; эльфийская воля оказалась крепче алмаза, желание остановить зло, пламенело в чистых сердцах светом путеводной Мал'Алэны.

Над хребтами гуляло адское эхо сражения, метались обрывки фраз.

С восточного склона Караграссэма скатился гигантский снежный вал. С запада наплывали крылатые тени — это привлеченные запахом крови падальщики собирались на демонический пир. За спинами — свистело и ревело. Гоблины валились с пробитыми черепами, лагерь в стрелах походил на взъерошенного ежа.

Пока светлые эльфы бесстрашно сокрушали рядовых солдат, Габриэл упорно пробивался к их полудикому вожаку. Охрана прикрывала того щитами, отступая на юг, к светящемуся бледным серебром руслу Этлены: гоблины планировали нырнуть в одну из глубоких трещин, черкавших вдоль и поперек северный склон и затеряться в синеве рассветных туманов. Но не успели.

— Он слева!

Щит с распахнувшим крылья коршуном с треском разлетелся и крикнувший рухнул.

Вожак взревел от отчаяния — ледяной эльфийский клинок засверкал в свете зимних звезд и грорвы посыпались на грани голых камней с хрипами и булькающими стонами. А через минуту по их острым режущим до крови краям поскакала уже его отсеченная голова. Габриэл взмахнул благородным неназванным оружием крест-накрест, смахивая брызги, и одним точным движением вложил в заплечные ножны.