Лужок Черного Лебедя - Дэвид Митчелл

— «Ассимиляция», — мальчишка со сломанным носом неприязненно посмотрел на меня. — Так это называют социальные работники, верно?

— Не знаю, — я пожал плечами.

— Удивляешься, что цыган черномазый знает такие длинные слова, а? Ты меня не узнал, да? Я-то тебя помню. Эти гляделки не забудут лица, если хоть раз увидят. Мы с тобой вместе ходили в школу для малышей тут, в деревне. Фрогмартин, Фигмортон, как-то так учительницу звали. Ты и тогда уже заикался, верно ведь? Мы играли в эту игру, в «Виселицу».

Память подсунула имя.

— Алан Уолл.

— Да, Заика, это мое имя, и не трепи его понапрасну.

«Заика» определенно лучше, чем «Шпион».

* * *

Мать закурила сигарету.

— Что меня больше всего бесит в годжах, это их манера звать нас грязными, когда у самих туалет в той же комнате, где они моются! И все пользуются одними и теми же ложками и чашками, и моются в одной и той же воде, и мусор не выбрасывают на дождь и ветер, чтобы он сам собой разошелся — нет, складывают в ящики, чтобы гнил! — она вздрогнула. — Прямо внутри дома!

— И спят прямо со зверями и все такое, — Клем Остлер пошевелил в костре. — Собаки и то грязные, а кошки! Блохи, грязь, шерсть, и все прямо тут, в постели. Верно ведь? Эй, Заика!

Я задумался о том, насколько цыганам хочется, чтобы все остальные люди были омерзительными — их вымышленными пороками, как узорами по трафарету, забить свою собственную сущность.

— Ну, кто-то позволяет домашним животным спать у себя на постели, но…

— И еще одно, — Бакс сплюнул в огонь. — Годжи не женятся на одной и той же девушке на всю жизнь. Теперь такого уже не бывает. Им развестись — все равно что новую машину купить. Хотя брачные обещания дают, что куда там.

Вокруг костра закивали и укоризненно зацокали языками. Кроме того парня, который что-то вырезал. Я уже решил, что он глухой или немой.

— Как тот мясник в Вустере, который развелся с Бекки Смит, стоило ей чуточку обвиснуть.

— Эти годжи что угодно трахнут, не глядя что женаты, не глядя, шевелится оно или нет, — продолжал Клем Остлер. — Как собаки в течке. В любое время, в любом месте, в машинах, в задних переулках, в мусорных контейнерах, где угодно. И они еще нас называют «асоциальными».

Тут все разом посмотрели на меня.

— Скажите, пожалуйста, — мне было нечего терять, — никто из вас случайно не видел мою школьную сумку?

— «Школьную сумку»? — насмешливо повторил Шинник. — «Школьную сумку»?

— Ой, ну хватит, не мучайте мальчика, — пробормотал точильщик.

Шинник поднял в воздух мою сумку «Адидас».

— Такую?

Я придушил облегченный возглас.

— Забирай, Заика! Из книг еще никто не научился подхалимничать или тупить.

Сумку по кругу из рук в руки передали мне.

«Спасибо», — выпалил Глист.

— Спасибо.

— Фриц что попало притаскивает, — Шинник свистнул. Из темноты выскочил ограбивший меня волк. — Он — джук[61]моего брата, верно, Фриц? Живет со мной, пока брата не выпустят из резиденции в Киддерминстере. Ноги гончей, мозги колли, верно, Фриц? Мне будет тебя не хватать, Фриц. Его закинешь за ограду, и он вернется с жирным фазаном или с зайцем, а ты и ногой не ступишь в чужие владения, где висит «Посторонним вход воспрещен». А, Фриц?

Резчик вдруг встал. Взгляды всех сидящих у костра обратились на него.

Он швырнул мне что-то тяжелое. Я поймал.

Это был кусок резины — наверно, бывший кусок шины от трактора. Парень вырезал из куска голову размером с грейпфрут. В ней было что-то от вуду, но выглядела она потрясающе. Какая-нибудь галерея вроде маминой оторвала бы ее с руками. Глаза пустые, как глазницы черепа. Рот — зияющий шрам. Ноздри раздуты, как у испуганной лошади. Если бы страх был вещью, а не чувством, это была бы именно такая голова.

— Джимми, — Алан Уолл разглядел голову, — это твоя лучшая работа.

Резчик Джимми издал радостный звук.

— Это большая честь, — сказала женщина. — Джимми, знаешь ли, не раздает такие головы каждому годжо, который вдруг свалится к нам в табор.

— Спасибо, я буду ее хранить, — сказал я Джимми.

Джимми спрятался за копной волос.

— Это он, да, Джимми? — Клем Остлер имел в виду меня. — Когда он свалился сверху? Он так выглядел, когда упал?

Но Джимми ушел за фургон.

Я посмотрел на Точильщика.

— Можно я пойду?

Точильщик показал мне пустые ладони:

— Ты же не арестованный.

— Но скажи им, — Алан Уолл показал в сторону деревни, — мы тут не все воры, и не все, что о нас говорят, — правда.

— Он может говорить хоть до посинения, но они ему не поверят, — сказала дочь. — Потому что не хотят верить.

Все цыгане смотрели на меня, словно Джейсон Тейлор был послом из страны кирпичных домов, заборов из проволочной сетки и агентов по торговле недвижимостью.

— Они вас боятся. Вы правы, они вас не понимают. Если бы только они могли… или… Для начала они могли бы просто посидеть тут. Согреться у вашего огня. И послушать вас. Это было бы уже неплохо для начала.

Костер плевался жирными искрами в сосны, которые выстроились вдоль края карьера, и в луну.

— Знаешь, что такое огонь? — Точильщик кашляет, как умирающий. — Огонь — это солнце, которое раскручивается из глубины дерева.

Дин что-то кричал мне, но его слова глушила классная песня «Olive’s Salami» Элвиса Костелло и группы «The Attractions», так что я заорал в ответ: «Ничего не слышу!» — «Чего ты говоришь? Я ни слова не разберу!» — заорал в ответ Дин, но контролер похлопал его по плечу, напоминая, что надо заплатить 10 пенсов. И тут я увидел матовый прямоугольник на исцарапанном полу прямо возле моего электромобиля.

Это оказался бумажник.

Я бы отдал его контролеру, но бумажник распахнулся, и я увидел фото Росса Уилкокса и Дон Мэдден. Они стояли в позе Джона Траволты и Оливии Ньютон-Джон на афише «Бриолина». (Хотя вместо солнечной Америки фоном служил туманный сад на задворках Веллингтон-Гарденс.)

Бумажник Росса Уилкокса был битком набит банкнотами. Никак не меньше пятидесяти фунтов. Это серьезно. Столько денег я сроду в руках не держал. Я зажал бумажник между колен и огляделся — не видел ли кто. Дин уже орал Флойду Чейсли то, что раньше хотел сказать мне. Никто из стоящих в очереди не обращал на меня никакого внимания.

Обвинитель в своей речи указал, что 1) это не мои деньги, и 2) следует подумать, в какой ужас придет Росс Уилкокс, когда обнаружит, что он их все потерял. Защита предъявила 1) отрезанную голову мыши в пенале, 2) изображение меня, сосущего собственный член, на многих классных досках, и 3) бесконечное «Эй, Г-г-глист, к-к-как п-п-поживает т-т-твой логопед?»