Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

К счастью, Виктрид сын Осви, в прошлом корабельный знахарь Раудара, а ныне весьма почитаемый сумасшедший шаман из деревни на берегу залива за большой лодкой, отличался не только редкой живучестью, но и даром к языкам. Несмотря на странную повадку повторять чуть ли не каждую вещь, сказанную им по-тански, дважды, Виктрид насобачился довольно свободно говорить на долгозвучном северном наречии, в котором каждая мысль выражалась одним словом. Услышав вопрос Хельги, он сказал соответствовавшее слово (весьма длинное) устрашающе разукрашенному разноцветными полосами под кожей и буграми на ее поверхности молодцу с выдрой, примерно одинаковому в высоту и в ширину. Того звали Саппивокпамиуктук, что значило «Он защищает морскую выдру.» По крайней мере, это имя не менялось, и упомянутая выдра большую часть времени тоже была в наличии, хотя в данный миг, она плавала где-то в широкой, медленно текущей реке, на берегу которой лежала чудовищная – двадцати мамонтам столько не навалить – полоса навоза, вокруг которой на сажень обтаял снег.

Саппивок… и так далее в свою очередь обратился к Идущему в Собственной Тени, говоря красивые и звучные слова, некоторые из которых даже казались наполовину понятными. Тот кивнул, на миг прикрыл глаза, и принялся на том же языке слегка нараспев рассказывать что-то шаману, защищавшему выдру. Северный ведун почтительно слушал, под конец кивнув и сказав что-то одобрительное. Из реки выбралась и заскользила по полоске прибрежного льда, таща рыбину размером почти с себя, выдра, на вид не особо нуждавшаяся в волшебной защите. Она положила бьющуюся рыбу на песок, препотешно отряхнулась, начиная движение с толстой умной морды с маленькими глазками и ушками и заканчивая потрясением длиннющего хвоста, снова схватила добычу, и неуклюже – мешали перепонки и огромные когти на лапах – побежала к хозяину, широко огибая былинную залежь испражнений неведомых травоядных (или травоядного?). Разместив здоровенного налима у ног владельца или покровителя, обутых в сапоги из нерпичьей шкуры мехом наружу, зверюха решила еще раз отряхнуться – к крайнему веселью Виктрида и Саппивока, почти всегдашней нарочитой безучастности Аксуды, и вящему неудовольствию Хельги.

Закончив слушать, Виктрид также выразил одобрение своим собратьям по ремеслу и, обратившись к Хельги, поведал:

– Идущий в Собственной Тени сказал так. В старые времена, когда на западном берегу этой реки еще жили кланы, ныне вымершие, угря и цапли, вдоль воды шел старый охотник Ха-Йа-Но, «След на Воде», а с ним – его внук, Дон-Йон-До, «Белоголовый Орел». Старый охотник рассказал молодому, что в каждом смертном живут духи двух волков. Один склочный, жадный, и завистливый, другой веселый, щедрый, и доброжелательный. Эти духи все время борются друг с другом. Молодой спросил его: «А какой волк побеждает?» Ха-Йа-Но ответил ему: «Побеждает тот волк, которого кормишь.» Мудрые слова, мудрые.

– А дерьмо-то здесь причем? – удивился Хельги.

С востока, к костру, в котором горели, кстати, лепешки того же вещества, только постарше и посуше, приближались всадники. Их пегие и длинногривые[101]лошадки не были бы одобрены Хёрдакнутом из-за малорослости и пучебрюхости. Местные ездили на них без подков, стремян, седла, и правильной упряжи, пользуясь только сыромятным недоуздком и одеялом, наброшенным поперек конского хребта. Впрочем, два ездока впереди как раз гордо восседали в наскоро сделанных седлах поверх одеял, вставив ноги в свежеотлитые бронзовые стремена. Через плечо передового всадника в медном шлеме был перекинут длинный лук из дерева, туго оплетенного звериными жилами. Его спутница тоже была вооружена луком, наборным с двойным изгибом. Ярл Ошнаге Менатеи, которого звали Ксамехеле Альви Хингвилипей, «он обгонит матерого оленя на бегу,» спешился первым, и довольно странно, на взгляд Хельги – сперва вынул ноги из стремян, потом соскользнул со спины своего конька через хвост. Аса просто спрыгнула из седла ему на руки. Ксамехеле поймал ее, как будто всю жизнь только и выхватывал их воздуха танских дев почти с него ростом. Оба засмеялись.

– Хе! Ку ломалси хемо хачь? – обратилась Аса к Аксуде и еще нескольким охотникам из клана медведя. Шаман ответил за всех:

– Ну ломалси хена!

– Кто ломалси? – с полным недоумением спросил Хельги, вызвав своим возгласом такое же недоумение у охотников. Шаман был, как обычно, невозмутим.

– Я спросила, как у них дела, а шаман ответил, что все путем, – пояснила Аса, которую наконец поставил на землю Ксамехеле.

– Все путем, да, – согласился вождь.

– Стой, я думал, «Шеколиаквеку» – это «Как дела?»

– Нет, это «Я приветствую вас.» Потом, то вообще другой язык для особых случаев.

– «Шеко́лиакве́ку» сказает шаман на много шаман, – пояснил Ксамехеле.

– Шаман шаманам, – поправила Аса.

– Шамшаман шамшан нам? – попытался повторить вождь.

Оба снова засмеялись, а за ними охотники у костра, Виктрид, Саппивок, и подоспевшие верховые. Жители западного материка очень легко находили поводы повеселиться, за исключением Аксуды, который, похоже, считал любое выражение чувств проявлением слабости духа, пока не обкуривался своей волшебной трубкой так, что полностью переставал что-либо чем-либо считать. Насколько Хельги понимал его рассказы (через одного или двух переводчиков), оприходовав настой из определенных грибов, шаман клана медведя вообще мог превратиться в берсерка, а затем догнавшись соответствующей курительной смесью, в берсерка, летающего над землей. Что и говорить, травознатец, в запасах которого дурман-трава была одним из наиболее безобидных растений, внушал всяческое почтение. Другая трава, входившая в состав почти каждой смеси для волшебной трубки, называлась то ли «кшате,» то ли «ойюква,» но сама по себе она не производила особенного действия. Хельги задумался о том, что может получиться, если тем же способом, что используют жители западного материка, покурить в трубке, например, мак или коноплю.

Единственный ездок, не принимавший участия в общем веселье, был Карли. Хельги перехватил его взгляд, обращенный на Асу – тоскливый, затем взгляд в направлении Ксамехеле – тоскливо-злобный. Вывод, напрашивавшийся из сочетания, ошарашил Хельги даже больше, чем то, что говорил и показывал Грейп, на всякую дрянь выменявший у умельцев племени холмов их справу и сидевший на пегом коньке без стремян – точь в точь как лихой охотник на диких туров из клана черепахи (как он, вероятно, думал), а скорее все-таки как красиво расшитый бисером замшевый мешок с брюквой, шаляй-валяй перекинутый поперек лошадиного хребта:

– Ярл, нам надо бы на пару дней остановиться. В десяти рёстах на восток мы нашли городище, глазом не охватить! Ледник по нему прошел, так что от домов мало что осталось, но смотри, что валялось в развалинах!

– О синквал, – веско изрек Аксуда, глядя на расплющенное до полной неузнаваемости, но все еще блестящее изделие. – Акванастак.

– Даже и не сказать, что это было – пояс, очелье, или еще какая диковина, – Хельги принял из рук Грейпа странность, очень тяжелую для ее размеров и переливавшуюся желтым и синим. – Золото альвов?