Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Всё — в рамках закона. А рамки у всех разные.

Профессиональные сложности судьи.

В зале суда было очень душно. И людей собралось много. Кайя помнил это место другим, не таким красным. Он остановился в проходе, пытаясь разделить красноту на реальную и мнимую, точнее существующую сопряженно с человеческой массой.

Кажется, это было связано с памятью.

На стенах — полотнища. Логически размышляя, они существуют объективно.

Мантии на судьях — их больше сотни — тоже.

Высокие шапки.

А вот мгла, которая наполняет помещение, заслоняя лица, вероятно, видна лишь Кайя. Во всяком случае остальным она не доставляла явного неудобства.

И все-таки место изменилось.

Прежде синим было. А балкончики пустовали. Сейчас на них теснились женщины, которые свистели, плевали и зачем-то обнажали грудь. На груди и на щеках их виднелись красные полосы. Наверняка, этот символ имел значение, но у Кайя он не вызывал отклика.

Вот пустая стена заставила остановиться.

Здесь было что-то… особенное. Определенно, важное. Он стоял и смотрел. На стену и… кромка платья, лента кружев, выглядывающая из-под ткани, дразнящая.

Ласточка.

И еще паладин.

Они зимой приходят. Конечно, и Кайя разговаривает с паладином. Один день в году.

Пропустил.

Забыл.

— Вам следует сесть там, — сказали ему, и Кайя разозлился. Он почти вспомнил! Паладины и остров. И еще ночь стояла, зимняя, холодная. Он спешил… стало больно и все сломалось.

Тоже было много красного.

Злой цвет.

Неправильный. И марево, которое сгущается, выводит Кайя из равновесия. Он пытается удержаться на краю, но слишком много вокруг людей. Особенно те женщины, забравшиеся в гнезда балконов, стараются. Они кричат, свистят, плюют, но плевки падают на головы тех, кто сидит на лавках. Впрочем, эти головы надежно защищены шляпами.

И женщин поддерживают.

Кайя садится туда, где сказано.

Время тянется.

Все-таки очень душно. Весна ведь. Снег сошел. Солнце. Мухи кружат, ползают по полотнищам. И гудение их крыльев заглушает голоса толпы.

Громко ударяет молот о бронзовую поставку, и звук его заставляет Кайя морщиться: в камере было спокойней. Но вот воцаряется тишина. Ее требует человек в черной пелерине, наброшенной поверх камзола. Он выходит на середину зала, становится между зрителями и судьями, боком к Кайя.

У него громкий голос. И поставлен хорошо.

Человек смутно знаком, Кайя с ним разговаривал… он мастер. Точно, мастер.

Еще пергамент был и печати.

Человек говорит о долге перед народом. О предательстве. Кто и кого предал? Не понятно. Еще о нарушении закона. Попрании прав. Войне…

…война.

Черный храм. И мурана, которая тянется к лицу, желает ласки. Она проглотила алый цвет… когда?

…закон.

Кайя обвиняют в том, что он нарушил закон?

Невозможно. Кайя Дохерти не в состоянии нарушить закон. У него в голове… темнота. Там было что-то злое, чуждое, но оно исчезло. И вместе с ним исчез сам Кайя. Он есть и как бы его нет. Только осколки, которые не получается собрать.

Человек замолчал. И у Кайя спросили, не хочет ли он ответить на обвинения, выдвинутые Конвентом. Кайя не захотел: некогда.

Ему вспомнить надо.

Времени почти не осталось.

Вернули в камеру, но другую, чистую. И принесли еды, даже молока, только мало. Попросили признаться, Кайя отказался. Он не может признаваться в том, чего не помнит.

Это незаконно.

Ушли. Наверное, расстроились. Свечу вот забрали. А темнота зовет-зовет. Шепчет, пробуя на вкус его имя. Когда-то Кайя думал, что под кроватью прячутся чудовища. Он забирался на кровать с ногами и прятался под одеяло. Сразу становилось душно и жарко, но Кайя не находил в себе сил выбраться из укрытия, лежал, почти задыхаясь.

А потом все изменилось: ему подарили друга.

Как его звали?

Имя — это важно. Кайя не помнит. Он зол на себя. Ходит по камере. Упирается лбом в стену… нет, затылком надо. Колодец. Камень вокруг. И руки связаны. Или выбраться, или умереть. С размаху и затылком о стену. Камень хрустит. Крошится.

Что дальше?

Существо, чей вид вызывает страх.

Чужая воля… темнота. Двери. Чудовища. Его зовут, но откликаться не следует — случится плохое.

…Кайя… пожалуйста…

Нельзя верить темноте. И Кайя молчит, преодолевая себя. Стыдно признаться, но ему нравится слушать темноту, когда она перестает звать, но просто рассказывает.

О всяком.

…о том, что ближе к весне снег тяжелеет. И лапы елей провисают, а сами деревья скрипят, словно старухи, которые жалуются на боли в костях.

Артрит — смешное слово. Незнакомое.

…о том, что олени выходят к водопою, и оленухи нежны, а головы самцов украшают костяные короны. За зиму олени исхудали, и волки, которых в этом году особенно много, тоже.

…о том, что солнечных дней все больше. Хотя откуда темноте об этом знать? Но Кайя верит. И слушает о первом дожде, который плавил старые сугробы.

…и о дороге, лошадях, людях, которые должны быть ему знакомы. Темнота называет имена, но шепотом, расслышать не получается. Разве что, Кайя отзовется. Но ему нельзя. Он сожалеет…

Завтра суд.

Послезавтра.

День за днем.

Если бы мог, Кайя рассказал бы о том, что на суде ему плохо. Слишком много всего, а ласковый шепот темноты тает. Она тоже бросила его, как остальные. Обиделась?

Выступают люди, некоторые знакомы, но другие — нет. Они рассказывают о Кайя вещи, которых он не помнит. И поддерживают обвинителя.

Кайя был судьей. А обвиняли другого… другую. Девушку, которая его боялась и… и надо было ее защитить. От кого?

Но суды — это долго и утомительно. Кайя вздыхает с облегчением, когда ему сообщают, что опрос свидетелей закончен. Осталась заключительная речь обвинителя и собственно приговор. Кажется, людей возмущает его спокойствие. Они просто не слышат красноты, которая клубится вокруг.

И темнота не зовет их по имени. Она вернулась и подобралась совсем близко. Такая ласковая…

— Вы признаете себя виновным? — этот вопрос обращен к нему.

— Нет.

Ответ его не нравится собравшимся. Крики. Визг. Кто-то швыряет в Кайя вязальную спицу.

И суд удаляется на совещание. Это тоже передышка, Кайя не способен сказать, как долго она длиться. Приговор зачитывает человек в просторной красной мантии.