Предсказание - Дин Кунц

Вивасементе склонил голову набок.

— Что ты сказал?

Я узнала слова Джимми. Он процитировал сказанное мною Конраду Бизо на кухне нашего дома декабрьским вечером 2002 года, аккурат перед тем, как клоун подстрелил меня.

Я пыталась воздействовать на Бизо, так или иначе заставить отвести глаза, и в какой-то степени мне это удалось. Он таки посмотрел на Джимми, дав мне возможность вытащить баллончик и прыснуть ему в глаза перечным спреем.

Джимми предлагал использовать ту же тактику с Вивасементе.

И увидел по моим глазам, что я его поняла.

Маньяк же гнул свое:

— Когда оставшаяся от вас зола, смоченная моей мочой, перемешается с навозом, я увезу ваших детей в мое поместье в Аргентине. Там сделаю из Энди и, возможно, из Люси лучших воздушных гимнастов их поколения. Может, гимнасткой станет и Энни. Если окажется слишком старой, все-таки семь лет… в цирке ей найдется другое занятие. Или вы теряете жизнь и всех ваших детей, или продаете мне Энди. Только клоун не смог бы сделать правильный выбор из двух предложенных вам вариантов.

— Большие деньги, — сказал мне Джимми. — Без малого полмиллиона, наличными, никаких налогов.

— И у нас останутся Энни и Люси, — подыграла ему я.

— Мы всегда сможем родить еще одного сына, — предположил Джимми.

— С новым ребенком мы быстро забудем про Энди.

— Я забуду его через три месяца, — подсчитал Джимми.

— Мне потребуется шесть.

— Мы молоды. Даже если у нас уйдет восемь месяцев на то, чтобы забыть его, впереди остается целая жизнь.

Вивасементе улыбался, или вроде бы улыбался, ответ на это могли дать только специалисты по пластической хирургии.

Невероятно, но он, похоже, верил тому, в чем мы хотели его убедить. И нужно отметить, такая доверчивость не очень-то меня и удивила. В конце концов, мы с Джимми научились говорить с маньяками на их языке.

— Но, послушай, — добавил Джимми, — у меня появилась идея получше.

Я изобразила крайнее любопытство.

— Какая же?

Джимми повернулся к Вивасементе.

— Как насчет того, чтобы купить двоих?

— КОГО ДВОИХ?

— Двух мальчиков. Если мы родим еще одного, вы сможете купить его совсем маленьким, прямо из колыбели.

— Джимми… — начала я.

— Заткнись, дорогая, — оборвал он меня. — Финансы — это не по твоей части. Так что не мешай мне.

Джимми никогда не говорил мне: «Заткнись». Я понимала его цель: полностью переключить на себя внимание Вивасементе и дать мне шанс, в котором я так нуждалась.

— По части детей я просто бык, — говорил Джимми безумному воздушному гимнасту, — а эта женщина, она может рожать их одного за другим. И не только по одному, но и по двое за раз.

Нам с Джимми предстояло умереть. Мы понимали, что уже трупы, пусть еще и стояли на ногах. Учитывая перевес противника в огневой мощи, мы не могли покинуть шатер живыми. Но, умирая, мы могли взять с собой Вивасементе. И если бы это чудовище рухнуло на землю изрешеченным пулями и мертвым, наши дети были бы в полной безопасности, под опекой Руди и Мэдди.

И своим энтузиазмом Джимми действительно отвлек старика, поэтому, сочтя момент удачным, я ухватилась за пистолет.

Не верю, что Вивасементе уловил мое движение краем глаза. Скорее, как мастерский игрок в покер, он смог определить по поведению Джимми, что мы реализуем некий план.

Не вынимая рук из карманов кашемирового халата, он начал стрелять в Джимми из пистолета, спрятанного в правом кармане. Выстрелил дважды, прежде чем я выхватила свой пистолет, и обе пули попали Джимми в грудь. Судя по грохоту, патроны были большого калибра. И если первые две пули отбросили Джимми назад, то две последующие свалили на землю.

Собираясь всадить в меня пятую, Вивасементе повернулся ко мне, но недостаточно быстро. Я успела выстрелить ему в голову, и он упал.

Крича, как валькирия, охваченная праведным гневом, который, однако, не туманил рассудок, я выстрелила в него еще трижды, в этого подонка, изнасиловавшего собственную дочь, в этого монстра, покупающего детей, в этого демона, который не моргнув глазом мог оставить меня вдовой.

На его изувеченном лице отразилось изумление. Он и представить себе не мог, что может умереть.

Мне следовало беречь патроны, потому что эти громилы уже бежали ко мне. Я не могла положить их всех, да и вообще мне не хотелось в них стрелять, при условии, что Вивасементе мертв.

Когда я повернулась к первому из приближающихся ко мне мужчин, он отбросил помповик. Второй разоружился еще раньше.

Остальные трое также направлялись к нам. Один бросил на траву топор. Второй — кувалду. Если третий и был вооружен, то оставил свое оружие у полотнища, перед которым стоял.

Охваченная изумлением и ужасом, я наблюдала, как все пятеро окружили труп Виргильо Вивасементе. Смотрели на него, потрясенные, зачарованные… а потом внезапно расхохотались.

Мой милый Джимми, мой человек-блин, лежал на спине, не шевелился, а эти громилы хохотали. Потом один из них сложил руки рупором у рта и что-то крикнул на цирковом жаргоне.

Когда я опустилась на колени рядом с Джимми, воздушные гимнасты ворвались в шатер, в тех же костюмах, пронзительно крича, как птицы.

Несколько дней грудь и живот сильно болели, и я, можно сказать, не верил, что пули расплющились о кевларовый бронежилет под рубашкой и не проникли под ребра и в брюшину. А отвратительные синяки окончательно сошли только через четыре недели.

Как Лорри и сказала вам, после ухода из дома родителей мы переоделись, готовясь к встрече, не исключая варианта, что судьба сведет нас с очередным маньяком. Кевларовые бронежилеты мы приобрели через Хью Фостера годом раньше.

Ладно, мы снова разыграли вас, как и в главе двадцать четвертой вам бы не доставило никакого интереса читать о том, что произошло в большом шатре, если бы вы заранее знали, что я останусь в живых.

Кевлар остановил сами пули, но сила ударов была столь велика, что из меня вышибло дух и я упал на землю. Мне даже успел присниться короткий и неприятный сон о том, что у меня подгорел творожный пудинг с шоколадом и амаретто.

Когда я пришел в себя, какие-то люди громко хохотали, а кто-то даже визжал от восторга.

Взрослые, подростки, дети подходили к телу Виргильо. Ни у кого его смерть не вызывала ни злости, ни сожаления.

С одной стороны, они никак не могли поверить, что их патриарх умер, с другой — уже начинали радоваться обретенной свободе.

Вивасементе не верил, что может умереть. Не верила в это и его труппа, члены которой дрожали от одного взгляда великого воздушного гимнаста. Так что крушение Советского Союза удивило их куда меньше, чем смерть Виргильо Вивасементе.