Ужас глубин - Карен Трэвисс

Единственным, что разозлило его, было то, что подобная мразь называет себя солдатами. Но он решил пока проглотить и это.

Треску пожал плечами:

— Пора бы уж и им сделать что-нибудь полезное. Давайте зовите их.

Хоффман сделал то, что приказывал ему инстинкт, и нажал на кнопку передатчика:

— Ладно, Олливар, вообще-то, вам лучше рассеяться — на случай, если мы потеряем пристань. А пока все спокойно, высаживайте людей на причале рядом с авианосцами, вас встретит сержант Феникс. У нас есть один план.

У Майклсона на причале было полно места. Взглянув на Хоффмана, он поднял большой палец.

— Прекрасно! — ядовито произнес Олливар. — Благородная пехота, стиснув челюсти, идет в последний бой.

— Нет, — возразил Хоффман. — Грязная война. Такая, что грязнее уже некуда.

Он предпочитал противника, подобного Светящимся. В борьбе с этими монстрами можно было не соблюдать никаких правил.

Все, что нужно было сделать, — это уничтожить их всех, до последнего, и забыть об их существовании. Их гибель никогда не будет тревожить его совесть.

Склады военно-морской базы, два дня спустя

Им нужны были горючие материалы.

Живя в мире невообразимых лишений, Дом научился никогда ничего не выбрасывать. Такого понятия, как «мусор», не существовало. Каждая вещь использовалась вторично, иногда по другому назначению — от тряпок и прогорклого растительного масла до человеческих экскрементов, которые шли на удобрение. Объедки отправлялись свиньям и курам; использованную бумагу измельчали и отбеливали до тех пор, пока продукт не становился темно-серым и на нем невозможно было писать. Затем ее снова измельчали и использовали в качестве изоляционного материала в строительстве или как туалетную бумагу. Поэтому поиск предметов, которые можно было бы сжечь, превратился в проблему.

Дом осмотрел лабиринт складов, вырубленный прямо в скале под военной базой; войдя в туннель, он ощутил легкое беспокойство. Но по крайней мере теперь у него была для этого причина. Возможно, черви и были уничтожены, но стебель, который сумел прогрызть новорожденный вулканический остров, вполне мог прорыть себе дорогу и здесь.

— Эй, Маркус, ты там?

Оклик Дома породил эхо. Туннели и сами склады были спланированы примерно так же, как подземные хранилища в Порт-Феррелле, возможно, потому, что они были построены в одну эпоху. Здесь нашлось множество старых ящиков от боеприпасов, которые будут хорошо гореть, если добавить немного смолы. Возможно, здесь найдутся всякие тряпки и прочие штуки, пропитанные маслом и смазкой, подумал Дом. Они тоже хорошо горят.

— Здесь, — откликнулся Маркус. — В конце туннеля, за крашеными дверями. Только направо не ходи.

Дом нашел Маркуса в хранилище; стены помещения от пола до потолка были уставлены полками с ящиками, на которых виднелись выцветшие ярлыки. Маркус сидел на перевернутом ящике, листая пачку бумаг.

— Архивы, — сказал он. — Некоторым папкам уже лет двести.

Дом посмотрел на ярлыки. Чернила выцвели, из черных стали серыми или светло-коричневыми; даты и названия были написаны от руки, изящным почерком, принятым в ту далекую эпоху. Папки были расставлены по порядку, по датам.

— Ну что ж, это будет здорово гореть, — осторожно произнес Дом. — Но мне жаль будет это жечь.

— Мне тоже. Черт! Только представь себе, сколько здесь всего интересного!

«Хорошо, хоть Бэрда здесь нет, — промелькнуло в голове у Дома. — В архиве, скорее всего, полно всяких планов и схем. Он с ума сойдет, если увидит, что их жгут». Дом при одной мысли об этом ощутил себя варваром.

— Но здесь, внизу, это оставлять все равно нельзя, — заметил Дом. — Куча деревяшек и прочих горючих материалов.

Маркус не ответил. Он как раз взял в руки старый гроссбух в кожаном переплете с золотым тиснением. Когда Маркус положил книгу на колено, чтобы открыть, Дом успел прочесть заголовок: «Журнал записи посетителей». Маркус полистал книгу и замер.

— Черт! — выругался он.

Это могло означать что угодно — от потрясения при виде конца света до приятного удивления. Дом решил, что последнее сейчас исключено.

— Что там?

Маркус не ответил. Он просто перешел к другой кипе бумаг, оставив журнал открытым на полу. Дом присел на корточки, чтобы взглянуть.

Он увидел это посредине страницы: имя, написанное аккуратными прописными буквами, затем подпись, оставленная другой, более уверенной рукой. Рядом стояла дата — более двадцати лет назад.

ИМЯ: ФЕНИКС, Д-Р, А.

К КОМУ: МАЙОР ШАРМАН,

ГЛАВНАЯ ОПЕРАТИВНАЯ БАЗА — 3.

ТЕЛ.: 665.

Дом знал, что отец Маркуса приезжал на Вектес, когда здесь велись работы по созданию биологического оружия, и Маркус тоже это знал. Им сообщил это мэр Пелруана. Но это было совсем не то, что увидеть почерк отца — внезапно, в совершенно неожиданном месте. Подобные напоминания об умерших причиняют человеку особо острую боль.

Для Маркуса жизнь Адама Феникса представляла собой разрозненные фрагменты, которые сын еще не сумел привести в порядок, — от подобных неожиданных мелочей, возникавших в самый неподходящий момент, до необъяснимой аудиозаписи в компьютере Саранчи. Адам Феникс никогда не рассказывал сыну о своей работе, он даже лгал ему — не прямо лгал, но утаивал факты, но для Дома это все равно была ложь, и он знал, что Маркус чувствует то же самое. Много лет прошло после исчезновения матери Маркуса, прежде чем он выяснил, что с ней случилось. Отец не рассказал ему. Дом знал семью Феникс настолько хорошо, насколько это вообще было возможно, но его все равно до сих пор удивляло, что человек может столько скрывать от родного сына, от своего единственного ребенка. Дом никогда бы не стал вести себя так с Венедикт Он был в этом абсолютно уверен.

— Ты в порядке, Маркус? — спросил он.

— Ага. — Это был скорее прерывистый вздох. — Даже сейчас, после его смерти, я то и дело натыкаюсь на подобные сюрпризы.

Если бы это был почерк его отца, Дом вырвал бы страницу из журнала и сохранил бы ее. Это была бы для него последняя, драгоценная ниточка, соединявшая его с погибшим, к которой он мог бы прикоснуться, на которую он мог бы взглянуть. Маркус же просто закрыл книгу и поставил на полку.

— Итак, что у нас есть, помимо этого? — сказал он таким тоном, как будто ничего не произошло. — Кто-нибудь собирает стружки в столярной мастерской?

С детства они были близки, словно братья. Дом знал Маркуса лучше, чем какого-либо другого человека. Но иногда Дом вынужден был заставлять себя молчать, хотя ему хотелось задать вопрос, на который Маркус никогда бы не ответил: «Ты хочешь поговорить об этом?»

Маркус никогда не хотел ни о чем говорить. Спрашивать было бесполезно. Но он знал, что Дом всегда готов выслушать его в случае необходимости.