Ночь длиною в жизнь - Тана Френч

От Шая я не мог оторвать глаз. Его лихорадило; дерганый и покрасневший, с обострившимися скулами и с опасным блеском в глазах, он развалился в кресле, подрагивая коленом, и завел с Тревором бурную дискуссию о гольфе. Люди меняются, однако, насколько мне известно, Шай презирал гольф немногим меньше, чем Тревора. Единственной причиной, по которой он связался сразу с обоими, могло быть отчаяние. Шай — это я отметил как полезную информацию — был не в своей тарелке.

Мы сосредоточенно развешивали елочные игрушки — об украшении рождественской елки с ма лучше не спорить. Я тихонько спросил Холли, прикрываясь Сантой-малюткой:

— Как тебе — нормально?

— Замечательно, — отважно ответила она и юркнула в кучку кузенов, прежде чем я успел задать следующий вопрос. Дети быстро усваивают местные обычаи. Я начал репетировать про себя мозгопрочищательную лекцию.

Когда ма решила, что уровень безвкусицы достиг оранжевого уровня, Гэвин и Тревор повели детей в Смитфилд, смотреть на Рождественский городок.

— Растрясем пряники, — объяснил Гэвин, поглаживая живот.

— А что пряники? — резко заявила мама. — Если ты толстеешь, Гэвин Кио, то не сваливай на мою выпечку.

Гэвин что-то забормотал и бросил на Джеки взгляд, полный отчаяния. Он старался, хоть и неуклюже, тактично дать нам немного времени для семейного единения в тяжелый момент. Кармела укутала детей в пальто, шарфы и шерстяные шапки; Холли вписалась в шеренгу между Донной и Эшли, словно родная дочь Кармелы, и стайка двинулась по улице. Холли — они с Донной шли под ручку, словно сиамские близнецы, — даже не обернулась помахать.

Семейное единение проходило не так, как представлял себе Гэв: мы все плюхнулись перед телевизором и сидели молча, пока ма не остыла после украшательского блицкрига и не потащила Кармелу на кухню возиться с выпечкой и пластиковыми пакетами. Я тихо сказал Джеки, пока ее не зацапали:

— Пошли покурим.

Джеки взглянула на меня осторожно, как девочка, которая понимает, что получит заслуженную взбучку, как только останется с мамой один на один.

— Прими это как взрослая, детка, — успокоил я ее. — Чем раньше покончишь с этим…

Погода стояла холодная, ясная и тихая, небо над крышами из бело-голубого стало сиреневым. Джеки процокала к своему месту на нижней ступеньке и вытянула длинные ноги в лиловых лаковых сапожках.

— Выдай сигарету, — попросила она. — Гэв наши унес.

Я прикурил сигарету для Джеки и взял одну себе.

— Скажи мне, о чем вы с Оливией думали? — вежливо поинтересовался я.

Подбородок Джеки изготовился к спору, и на секунду она превратилась в точную копию Холли.

— Я подумала, что для Холли будет замечательно познакомиться со всеми. Кажется, Оливия тоже так подумала. А что, не правда? Видел ее с Донной?

— Ага, видел. Очень мило. Еще я видел ее жутко расстроенной из-за Кевина. Она плакала так, что чуть не задыхалась. И это уже не так мило.

Завитки дыма от сигареты Джеки поднимались над крыльцом.

— Мы все тоже расстроены, — ответила она. — Даже Эшли, а ей только шесть. Такова жизнь. Ты сам беспокоился, что Холли видит мало реальности. Вот уж реальность во всей красе.

Возможно, Джеки была права, но какая разница, права она или нет, если Холли в опасности.

— Детка, когда моей дочери требуется дополнительная порция реальности, я предпочитаю сам все организовать. Или по крайней мере хочу, чтобы меня предупредили, если этим займется кто-то другой. Тебе это кажется неразумным?

— Прости, что я тебе не сказала! — взмолилась Джеки. — Мне нет оправдания…

— Так почему ты молчала?

— Я хотела признаться, ей-богу, но… Сначала решила, что не стоит тебя беспокоить — мало ли что получилось бы. Я подумала, что свожу Холли один разок, а тогда уж мы расскажем…

— И я пойму, как вы замечательно придумали, и примчусь домой с огромным букетом цветов для мамочки в одной руке и букетом для тебя — в другой, и мы закатим большой пир, и будем жить долго и счастливо. Так, по-твоему?

Джеки виновато втянула голову в плечи.

— Видит Бог, все равно было бы мерзко, — продолжил я, — но гораздо лучше, чем так. Почему ты передумала? Как вытерпела — погоди, подберу отвисшую челюсть — целый год?

Джеки, все еще не глядя на меня, заерзала по ступеньке, как по горячим камням.

— Только ты не смейся.

— Уж поверь, Джеки, мне не до смеха.

— Я испугалась. Понимаешь? Поэтому и не сказала ничего.

Я не сразу поверил, что она не дурит меня.

— Да перестань. Какого хрена — что, по-твоему, я бы с тобой сделал? Избил до полусмерти?

— Я не говорю…

— А что тогда? Выкладывай, а то — шандарахнула бомбу и замолчала. Хоть раз в жизни я дал тебе повод бояться меня?

— Да ты посмотри на себя! Как ты на меня глядишь, как ты говоришь — словно ненавидишь меня до глубины души! Я не выношу людей, которые вспыхивают, орут, взрываются, ты же знаешь.

— Ты меня сравниваешь с папой? — взорвался я.

— Что ты! Нет, Фрэнсис, я не это имела в виду.

— Даже не пытайся, Джеки!

— Не буду. Я только… У меня духу не хватило сказать тебе. И это моя вина, а не твоя. Прости, я виновата.

Над нами с треском поднялось окно, и ма высунула голову.

— Джасинта Мэки! Так и собираешься сидеть там, как царица Савская, пока мы с твоей сестрой не принесем тебе ужин на золотом блюде?

— Это я виноват, ма, что вытащил Джеки поболтать. Давай мы за это посуду помоем, ладно?

— Хм. Вернулся, как к себе домой, командует направо и налево — серебро он почистит, посуду помоет! Агнец невинный выискался… — Впрочем, ма не решилась устраивать серьезный скандал — вдруг я заберу Холли и уеду, — втянула голову обратно, но продолжала недовольно бурчать, пока окно не захлопнулось.

На улице зажглись фонари. Не одни мы всерьез ударили по рождественским украшениям; дом Хирнов наводил на мысль, что кто-то влепил в него из базуки весь запас подарков Санты: мишура, северные олени, электрогирлянды, свисающие с потолка, безумные эльфы и ангелы с умильными взглядами, по всей стене, на окне — надпись «С Рождеством!», облепленная искусственным снегом. Даже яппи выставили изящную стилизованную елку из светлого дерева, с тремя украшениями в шведском стиле.

Я представил, каково это: возвращаться сюда в каждый воскресный вечер, наблюдать за привычными ритмами Фейтфул-плейс круглый год. Весна — и дети после первого причастия бегают от дома к дому, хвастаясь нарядами и сравнивая добычу; лето — звенят фургоны с мороженым, а девушки выставляют напоказ декольте; через год — снова восхищаться новыми северными оленями Хирнов, через год — опять. От такой мысли у меня голова пошла кругом, как будто я слегка поддал или грипп подхватил. Возможно, ма будет выдавать что-то новенькое каждую неделю.