Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

— Правильно, — торжественно подтвердил Цезарь.

Из рабочей комнаты (где, как он заметил, две девочки-весталки были заняты какой-то работой, несмотря на feriae) его провели в жилые помещения. Новый великий понтифик решил, что личные комнаты весталок служат хорошей компенсацией за монашеское существование. Однако столовая оказалась обычной, сельского типа. Вокруг стола стояли стулья.

— А мужчины у вас не обедают? — спросил Цезарь.

Лициния пришла в ужас.

— Только не в наших личных комнатах, господин! Ты — единственный мужчина, которому позволено войти сюда.

— А как же врачи, плотники?

— Есть женщины — хорошие врачи и мастеровые на все руки. У Рима ведь нет предрассудка против женщин, занимающихся ремеслами.

— Этого я не знаю, несмотря на то, что более десяти лет прослужил жрецом Юпитера, — признался Цезарь, покачав головой.

— Тебя не было в Риме, когда нас судили, — сказала Лициния с дрожью в голосе. — Тогда вынесли на публику все: и как мы развлекаемся, и как мы живем. Но обычно только великий понтифик интересуется нашей жизнью. И конечно, наши родственники и друзья.

— Да, это так. Последней Юлией в коллегии была Юлия Страбона, она безвременно скончалась. Многие из вас умирают рано, Лициния?

— Сейчас — очень мало, хотя я думаю, что прежде смерть бывала здесь частой гостьей. До того, как нам провели водопровод. Хочешь осмотреть ванные комнаты и уборные? Агенобарб считал, что все должны соблюдать гигиену, поэтому он и для слуг построил ванные комнаты и уборные.

— Удивительный человек, — произнес Цезарь. — Как они поносили его за изменения закона! И в то же время выбрали его великим понтификом! Я помню, Гай Марий рассказывал мне истории об уборных с мраморными сиденьями, когда Агенобарб закончил новостройки в Общественном доме.

Хотя Цезарь не очень хотел, но Лициния настояла, чтобы он посмотрел спальни весталок.

— Великий понтифик Метелл Пий подумал об этом, когда вернулся из Испании. Видишь? — спросила она, показывая ему несколько занавешенных арок, отходящих от ее собственной спальни. — Единственный выход — через мою спальню. Раньше у каждой спальни имелась отдельная дверь в коридор, но великий понтифик Метелл Пий заложил их кирпичом. Он говорил, что мы должны быть защищены от голословных обвинений.

Сжав губы, Цезарь не проронил ни слова. Они вернулись в рабочую комнату весталок. Там он снова заговорил о завещаниях — теме, которая его очень заинтересовала.

— Цифры поразили меня, — сказал он, — но я понимаю, что ничего необычного в этом нет. Вся моя жизнь прошла в Субуре, и сколько раз я видел сам, как простой человек, имевший лишь одного раба, торжественно шествовал к атрию Весты, чтобы оставить там свое завещание. Ему и завещать-то особо нечего, разве что брошь, несколько стульев и стол, очень ценную для него печь для сушки сена да своего раба. Одетый в тогу гражданина, неся в руках талон на зерно как свидетельство его статуса римлянина, гордый, как Тарквиний. Он не имеет права голосовать в центуриях, а его принадлежность к городской трибе делает его голос бесполезным в колодце комиций. Но ему позволено служить в наших легионах и хранить свое завещание у весталок.

— Ты забыл упомянуть, господин, что каждый раз он приходит сюда с тобой как со своим патроном, — сказала Лициния. — Мы ведь замечаем, кто из патронов находит время, чтобы прийти со столь ничтожным клиентом, а кто посылает вместо себя одного из вольноотпущенников.

— И кто же приходит сам? — полюбопытствовал Цезарь.

— Ты и Марк Красc — всегда. Катон — тоже. И Домиции Агенобарбы. И больше, кажется, никто.

— Я не удивлен, услышав именно эти имена!

Пора сменить тему и кое-что объявить погромче, чтобы это могли услышать усердно трудившиеся белые фигурки.

— Вы много работаете, — проговорил Цезарь. — Я принес вам достаточно завещаний. Немало их я изымал для утверждения судом, но никогда не думал, какая это трудная задача — заботиться о последних распоряжениях римлян на случай их смерти. Вас следует похвалить.

Старшая весталка была счастлива, провожая нового великого понтифика до вестибула. Там она отдала ему ключи от его половины дома.

Замечательно!

Приемная великого понтифика была зеркальным отражением рабочей комнаты весталок — тоже изогнутая и тоже пятьдесят футов в длину. Кругом — роскошь, от великолепных фресок до позолоченной мебели и произведений искусства. Мозаичный пол, потрясающий потолок с украшениями в виде гипсовых роз и золотых сот, цветные мраморные пилястры на стенах и мраморная же обшивка на единственной отдельно стоящей колонне.

Кабинет и спальня великого понтифика, кабинет и спальня меньших размеров для его супруги. Столовая с шестью ложами.

Сад перистиля, примыкающий к портику Маргарита, с видом на окна инсул, стоящих на Новой улице. Кухня, которая могла накормить человек тридцать. Хотя она находилась в главном здании, большая часть внешней стены отсутствовала и представлявший опасность огонь для приготовления пищи разводили во дворе. Во дворе также стояла цистерна с водой для стирки и на случай пожара.

— Великий понтифик Агенобарб подсоединил нас к Cloaca Maxima, большому сточному каналу, после чего он стал очень популярным и на Новой улице, — пояснила Лициния, улыбаясь, потому что говорила о своем кумире. — Когда он провел здесь сточную трубу, инсулы тоже получили возможность пользоваться ею. А также — портик Маргарита.

— А вода? — спросил Цезарь.

— Римский Форум на этой стороне имеет очень много родников, господин. Один родник наполняет вашу цистерну, другой — цистерну во дворе.

Вверху и внизу располагались комнаты для слуг, в том числе помещения, в которых Цезарь решил поселить Бургунда, Кардиксу и их неженатых сыновей. И как же рад будет Евтих получить собственное гнездышко!

Увидев переднюю часть верхнего этажа, Цезарь возблагодарил судьбу за то, что стал хозяином Общественного дома. Лестница между приемной и его кабинетом удобно делила пространство пополам. Все комнаты, что находятся слева от лестницы, он отдаст Помпее, и они не будут ни видеть, ни слышать друг друга неделями! Юлия займет просторные апартаменты справа от лестницы. Там же находилось несколько гостевых апартаментов, к которым вела задняя лестница.

Так кого же хотел Цезарь поселить внизу, в апартаментах, предназначенных для супруги великого понтифика? Конечно, свою мать. Кого же еще?

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросил Цезарь свою мать, поднимаясь вверх по кливусу Орбия после осмотра дома на следующий день.

— Он великолепен, Цезарь. — Аврелия нахмурилась. — Только одно меня беспокоит — Помпея. Слишком легко пробраться наверх! Места много, никто не увидит, кто приходит, кто уходит.

— О, мама, не заставляй меня держать ее рядом с собой! — взмолился Цезарь.

— Нет, сын мой, я не сделаю этого. Однако нам следует найти способ следить за всеми посетителями Помпеи. В субурской квартире это было легко — достаточно лишь послать за ней Поликсену, как только она выходила на улицу. Но в таком огромном доме? Мы же не узнаем, когда она решит выйти. В Субуре она не могла тайком провести мужчин в мою квартиру. А здесь? Ничего нельзя заметить.