Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

Да и недосуг мне, понимаешь, его развлекать, Насадного-то. Я тут вообще не для того существую. Это Ваня Чернов никогда не забывал заботливо поинтересоваться у помпотеха: «Алексей, может э… чайку, или эта, э… кофейку?», а я сторонник сугубо формальных отношений. Приехал и приехал, подумаешь какая цаца! У нас тут Служба, а не кабачок «12 стульев». А я совсем не пани Моника.

И запрыгал резвым сайгаком туда-сюда, изображая активность на глазах командования. Хотя ничего особенно изображать и не пришлось. В Галерее дела тебя сами находят.

Надо сказать, что если ты старший сотрудник Службы безопасности Третьяковской галереи (да к тому же еще и один-единственный на весь колхоз), то остерегайся думать, будто залы экспозиции подходящее место для успокаивающих, оздоровительных прогулок. Здоровья тут не нагуляешь, и нервов тоже не успокоишь. Стоит тебе только появиться на этажах, как сразу обнаруживается миллиард самых разнообразных проблем, вопросов и ситуаций, требующих твоего неотложного вмешательства.

Бабушки-смотрительницы, едва завидев старшего сотрудника, дружно слетаются на него как мухи на варенье. Они окружают его (то есть тебя) плотным кольцом и наперебой делятся своими подозрениями насчет очевидной принадлежности отдельных посетителей к террористическому подполью. Мало того, некоторые даже пытаются предъявлять какие-то неопровержимые доказательства в пользу этих диких предположений.

Когда смотрительницам по неизвестным науке причинам вдруг надоедало обсуждать между собой «Санта-Барбару» и искусствоведа Галкина, они синхронно и азартно включались в операцию «Антитеррор». Каждая третьяковская бабушка была умна как десять Штирлицев и проницательна как двадцать Мюллеров. Это, а также наличие огромного количества свободного времени вдохновляло их на дедуктивные расследования со страшной силой.

Иногда все это сильно смахивало на эпидемию, на массовое помешательство: все вдруг начинали следить за всеми. Третьяковка недели на две превращалась в филиал врангелевской контрразведки – депеши, телефонограммы и устные донесения агентов сыпались во всех сторон. «Курант» еле поспевал разгребать сигналы о заложенных взрывных устройствах и видных чеченских террористах, любующихся в данный момент «Прощанием Гектора с Андромахой».

К счастью, шпионская лихорадка длилась всякий раз не долго. Потом подонок Мейсон в семьсот сорок восьмой серии откалывал очередной подлый фортель с завещанием старого дедушки СиСи Кэпвела, и внимание бабушек снова всецело переключалось на него. Ух, и костерили же они этого беднягу Мейсона!

А однажды Галкин Альберт Ефимович пришел в Третьяковку в джинсах. Этим он на целый месяц избавил «Курант» от смотрительских откровений вроде: «Вы знаете, нам кажется, этот мужчина террорист. У него трость!». Третьяковские мисс Марплы мигом позабыли о происках Черного Интернационала, и с наслаждением погрузились в многодневные дебаты на тему: «Галкин в джинсах – что бы это могло значить?».

А тем временем, посетители пристают к тебе с невообразимо идиотскими вопросами: «Скажите, это лестница вниз?», «А это второй этаж? А как пройти на третий этаж? Его нет? А почему его нет?», «А долго Васнецов рисовал «Боярыню Морозову»? Разве не Васнецов ее нарисовал? А кто? Суриков?! Странно… Вы уверены? Да, я вижу, что здесь написано. Да, я умею читать. А почему вы такой нервный, почему вы мне грубите?».

Сотруднички, конечно, тоже не отстают. Все одновременно, как по команде они начинают канючить: «Фил, подмени меня! Ну пожа-а-алусто!». Всем сразу надо срочно пописать, покакать, покурить, позвонить бабушке, дедушке, тете, дяде, племяннику, да хоть кому-нибудь! Но срочно!

Уже через полчаса нахождения в залах появляется стойкое ощущение того, что это не Государственная галерея, это – дурдом.

А ведь есть еще вещи, которые действительно кроме тебя никто не сделает: открывание-закрывание кодовых дверей, установку их на сигнализацию, подъемы-спуски инвалидных лифтов… Ругань с диспетчерами, опять же.

Словом, если ты старший сотрудник Службы безопасности Третьяковской галереи (да к тому же еще и один-единственный на весь колхоз), то залы экспозиции – это для тебя совсем не Коктебель в бархатный сезон.

В конце концов, думаю, зачем это я так быстро бегаю? Да пошло оно все… Дай-ка, хоть кофейку пойду дерну.

Прихожу в расположение части, и что же я вижу? А вижу я то, что в дежурке кроме Насадного еще зачем-то присутствует Костян-пожарник (он же Шеф), по совместительству художественный руководитель ВИА «Сорго».

В принципе ничего странного или страшного в этом не было. Все-таки Костян в данный момент есть дежурный офицер по Третьяковке, и он имеет полное право заглянуть к нам с проверкой или инструктажем. «В этой комнате примусов не зажигают?» – это проверка. «Не зажигайте, заклинаю вас силами Тьмы, вратами ада и молотом Крома!» – это инструктаж.

Костян мне вроде как по наследству от Кулагина достался. Когда Кулагин отчислился, пожарник автоматом и естественным путем перешел в мои приятели. По крайней мере, так считали все вокруг, да и сам Костян придерживался того же мнения. Собственно, ничего против я не имел – Костян в целом приятный мужчина без каких-либо явных отклонений и недостатков.

Встречая меня в Галерее, он никогда не пренебрегал случаем поболтать, поделиться своими соображениями по поводу насущных проблем современности, а иной раз и пустить скупую мужскую слезу, горько пожаловаться на жизнь и своего непосредственного начальника брандмайора Огрызкова.

О, этот брандмайор Огрызков был для Костяна культовой фигурой, злым гением и камнем преткновения одновременно! Другого такого офицера не было во всем московском гарнизоне. Огрызков – классический самодур, стопроцентно щедринский типаж, – самым беспощадным образом муштровал личный состав пожарной части. А так как под его командованием служили в основном ладные и мясистые бабцы-прапорщицы, то всю мощь своей демонической натуры он концентрировал на единственном подчиненном мужского пола – на лейтенанте Степанове, то есть на нашем бедном Костяне. Ни о какой мужской солидарности речи в данном случае не шло. Даже наоборот! Прелюдно третируя Костяна, самец Огрызков столь варварским и неблагородным способом устранял в своем пожарном прайде потенциального конкурента.

Ситуация внутри этого маленького коллектива живо напоминала образовательный фильм ВВС про африканскую саванну: лев-секач Огрызков ревниво и свирепо охранял свой гарем, пожарные львицы томно млели под его неусыпным присмотром, а Костян существовал на правах львенка-переростка, то есть, вообще без каких-либо прав. Шарился там где-то по задворкам, голодный и неприкаянный.

И еще этот Огрызков, представьте только себе, заставлял Костяна строить сауну в подвале пожарного домика! Демон преисподней, просто Барлог Маргота какой-то, а не российский майор!

Что же касается меня, то я относился к Костяну со всем возможным почтением и даже, пожалуй, с нежностью. И эти его однообразные бредни про Огрызкова я терпеливо слушал, и всегда Костян видел от меня одно только хорошее. Помню, даже как-то пробовал научить лейтенанта знакомиться с девушками экспресс-методом. И вот мне же добро мое вышло боком.