Обезьяна приходит за своим черепом - Юрий Домбровский

- Хорошо, - ответил Курт. - Давайте.

- Стойте, Курт, - сказал профессор, слегка отстраняясь. - Отвезти мало, надо еще спрятать.

- Ну! - фыркнул Курт. - Будьте спокойны. Давайте, давайте!

Не двигаясь, профессор смотрел на него.

- Плод всей моей жизни, - повторил он тихо и раздельно.

- И знать никто не будет, - серьезно заверил его Курт. - Давайте! Я еду в город за стеклом и горшками. Мне господин Курцер еще два дня назад приказал.

Профессор отошел и тяжело сел в кресло.

Курт мельком взглянул на него и удивился тому, что он не так уж и плох, только вот желт больно, да и одежда вся в пепле и пыли. Наверное, всю ночь курил.

Он улыбнулся и сказал:

- Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Профессор смотрел на него, постукивая пальцем по столу.

- Постойте, - сказал он. - В конверте есть указание, как поступить с рукописью.

- Ага, - принял к сведению Курт.

Профессор поднял кверху палец.

- Я завещаю ее Институту мозга в Ленинграде. Значит, нужно туда ее и представить, а вот как это сделать, я уж и не знаю.

- Люди знают, как, - ответил Курт, - не беспокойтесь.

- Люди-то знают, - качнул головой профессор, - да я-то не знаю этих людей. Ну ладно, что тут гадать. Что уж будет... Но вот что, Курт. Здесь в предисловии рукопись моя завещается Ганке. Имя-то я его, конечно, зачеркнул, но всего предисловия уничтожить нельзя, потому что некогда писать новое. Но с тех пор, как Ганка стал предателем, доверить ему я ничего не могу. Поэтому смотрите, что бы ни случилось, - он особенно подчеркнул эти слова, - но он не должен знать, что рукопись ушла из этого дома. Понятно?

- Ну еще бы! - ответил Курт.

Профессор все не отводил от него глаз.

- В специальном пакете, что вложен в рукопись, я пишу об этом, но мне могут не поверить. Вот уж и сейчас говорят, что я свихнулся, и недаром, конечно, они так говорят. Так вот, если не поверят моей воле, вы свидетель - я был в здравом уме. Понимаете?

- Понимаю, - тихо ответил Курт и взглянул на профессора прямо и строго.

"Все! - понял Курт. - Он больше не жилец, не выдержал".

Профессор слегка пожал плечами и чуть улыбнулся. Улыбка была беспомощная и жалкая.

- Будет сделано, - ответил Курт твердо, по-солдатски.

Профессор кивнул ему головой.

Курт подошел к профессору, взял его опущенную руку и осторожно пожал.

- Не бойтесь, - сказал он тихо, но твердо, не голосом садовника Курта, а своим голосом, голосом человека, который остается жить и бороться. - Все будет сделано. Ваша книга будет в Ленинграде.

И когда они пожали так друг другу руки, было это безмолвное рукопожатие коротким, крепким и все объясняющим. Никаких тайн уже не осталось после него.

- За Гансом смотрите, - сказал профессор, отпуская его руку. Понимаете?

- Понимаю, - ответил Курт.

- Ну вот, кажется, и все, - сказал профессор.- Прощайте.

Курт пошел и возвратился.

- Вы не бойтесь только, - сказал он, - все будет сделано, как вы хотите. Видите, их сейчас уже бьет истерика.

- Да их-то я уж и не боюсь, - ответил профессор, - видите, даже и не запираюсь. Ну, - он слегка дотронулся до его плеча, - прощайте. У меня еще много дел. Вот отдохну немного и начну опять работать. Счастливого пути.

Когда Курт вышел на улицу, было уже почти светло. И здания, и кусты, и тусклые дорожки в саду и быстро светлеющее небо - все было окрашено в серый цвет рассвета.

Крепко закусывая губу, Курт подошел к навесу, точными, злыми движениями отпер замок, вывел свой мотоцикл и стал его рассматривать.

Подошла Марта и молча остановилась возле. Он мельком взглянул на нее и сказал:

- В город за стеклом и горшками.

- За стеклом? - спросила Марта.

- За стеклом, за стеклом, - и он головой показал себе на грудь, где лежал пергаментный пакет.

Она поняла и кивнула ему головой.

В десять часов утра Курт уже входил в здание фирмы "Ориенталь" с конвертом на имя Гарднера.

Гарднер записку взял, прочел, отметил что-то на длинном листке бумаги, что лежал перед ним, и спросил:

- Так. И стекла и цветочные горшки... Что, разве хозяин цветочки любит?

- Так точно, любит, - ответил Курт и, видя, что Гарднер улыбается, улыбнулся и сам.

Гарднер скомкал записку, бросил ее в пепельницу, взял со стола блокнот, вырвал листок из него, стал что-то быстро писать.

Курт следил за его руками.

- Видите ли, - сказал он, обдумав все, - хозяин мой, собственно говоря, к цветам склоннос-ти не питает. Он человек научный, ему что тюльпаны там или розы, на это понятия у него нету. Он все больше по костям да по камушкам.

- Не про того хозяина говорите! - усмехнулся Гарднер. - Так вот, любезнейший, с этим, значит, листком обратитесь к начальнику отдела репараций и материальных ресурсов, нижний этаж, третья дверь направо, сто сорок пятая комната, майор Кох. Если есть у него, он все устроит. Какое стекло вам нужно?

- Видите ли, - сказал Курт, подумав, - для оранжереи лучше всего стекло тонкое, но крепкое, потому что, скажем, снежная зима, заносы - ведь все на стекле. Или ребятишки придут с рогатками.

Гарднер сидел и смотрел на него.

- Из рогаток! Из рогаток! - пояснил Курт и поднял два пальца. - Раз и нет стекла.

- Милый, мне ведь некогда, - сказал вдруг Гарднер. - Это ведь у вас дело - дроздов ловить да кустики подрезать. Меня люди ждут. Какое стекло вам нужно - бемское, двойное, химическое, небьющееся?.. Ну, скорей, скорей!

- Я бы хотел, конечно, бемское, но...

- Бемское! - кивнул головой Гарднер и записал это слово над строчкой. - Ну вот, значит, и все, идите к Коху. Что он может, то он...

Курт был уже у двери, когда Гарднер окликнул его снова:

- Вы что, садовником поступили, что ли?

Курт сейчас же повернулся.

- Поступил? Я, ваша милость, вот этаким еще был, - Курт присел и показал рукой, каким он был,- как уже служил там.

- Ну, идите, - сказал Гарднер, улыбаясь, - идите. Я все там написал.

Курт пошел к Коху.

Кох, сухой, желтый, колкий, усатый человек с недобрыми серыми глазами, взял записку, прочел и отрывисто сказал:

- Еще тебе и бемского. А где я его возьму?

Курт слегка пожал плечами.

- Не знаю.