Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев - Роман Кожухаров

Но взрыва не последовало. Ни очередей авиационных пушек, ни авиабомб самолет не сбросил. Вместо них с неба с мягким шелестом посыпались белые бумажки. Сотни их планировали, как опадающая листва. Ветерки подхватывали и подгоняли их, разнося повсюду, усеивая бумажками все пространство между деревьев.

Несколько таких листиков, размером с тетрадный, упали к ногам укрывшихся возле дерева. Гвоздев уже успел подняться с земли и отряхнуть прошлогодние гнилые травинки и веточки с пол шинели. Коптюк помог встать Стеше. Демьян поднял с земли один из листочков. С одной стороны на листке была напечатана фотография. Несколько опрятных бойцов в пилотках и гимнастерках сидели и стояли в помещении, с явным интересом глядя в немецкие журналы с картинками. Подпись под фото Демьян прочитал вслух: «Добровольно перешедшие, работающие на производстве, в часы отдыха».

Коптюк поднял бумажку с земли и начал разглядывать.

— ШВЗ! — выдохнул он, показывая листок Степаниде. — «Штык в землю!». Немецкий пропуск для тех гадов, которые захотят сдаться в плен.

XXIII

Сказал он это с ненавистью, глядя прямо в глаза Гвоздеву.

— Никогда не видела… — с чисто женским любопытством ответила девушка, пытаясь разглядеть изображение на листовке в руках Коптюка.

— И не надо тебе видеть паскудство это… — веско сказал старший лейтенант Коптюк. — Вишь, чего пишут: «С перешедшими добровольно, по новому приказу Гитлера, мы обращаемся особенно хорошо». Слыхала? «Достаточно поднять обе руки и крикнуть: „Штыки в землю!“» Так-то вот… Не знакома вам эта фраза, а, боец переменного состава Гвоздев? Может, разучивали ее хором со своими дружками-окруженцами? Твердили про себя на ночь, чтобы не сплоховать при случае, а?

Вопрос его прозвучал с открытой угрозой.

— Нет, товарищ старший лейтенант… — произнес Демьян.

Голос его перехватило от спазма проснувшегося вдруг гнева. Но слова его звучали веско и глухо.

Ответ его, неожиданно для самого штрафника, прозвучал так, будто он осознанно встретил вызов нескрываемой ненависти, которая исходила от его командира. Может быть, если бы не было здесь этой девчушки, он бы снова терпел, принимая эти огнем жгущие попреки и обвинения насчет заслуженной своей, тяжкой вины. Но санинструктор и ее глаза — наполненные жалостью и состраданием, вдруг всколыхнули в нем протест, волна которого вздыбилась в нем.

— Никак нет… не разучивал… И не затверживал…

Вдоль по склону балки, в их сторону, бежал, придерживая планшет, замполит Веселов.

— Старший лейтенант!.. Коптюк!.. — издали закричал он, размахивая зажатым в правой руке листком.

— Товарищ Коп… тюк, — подбежав, выдохнул замполит. — Вы видели это-о!..

— Видел, — коротко ответил старший лейтенант.

— Необходимо… принять… все меры… — тяжело дыша от бега, проговорил замполит. — Вы читали, что они пишут про… политруков?

— Читал, — холодно ответил Коптюк. — Там не только про политруков. И про командиров тоже…

— Надо немедленно собрать и… уничтожить… сжечь…

Выговорив последнюю фразу, замполит закашлялся.

— Сделаем… Сейчас распоряжусь… — проговорил командир второго взвода, как-то отстраненно глянув на санинструктора, а потом на Гвоздева.

Развернувшись, он быстрым шагом направился в сторону расположения своего взвода.

— Товарищ старший лейтенант!.. Федор Кондратьевич! — вдогонку окликнула его Степанида.

Он обернулся, приостановившись.

— А как же ИПП? Для бойцов?.. — с нескрываемой досадой спросила она.

— А… пакеты… — как бы вспомнив, на долю секунды размыслил старший лейтенант. — А вот Гвоздеву выдайте. Как закончите с блиндажом, Гвоздев, получите в санвзводе перевязочные пакеты.

Не дождавшись от растерявшегося бойца положенного «так точно», взводный развернулся и зашагал прочь, еще быстрее.

XXIV

Организовать сбор разбросанных вражеским «мессером» листовок на участке взвода Коптюк поручил своему замкомвзвода, Дерюжному. Приказ этот он отдавал не только во исполнение обещания, данного заполошному замполиту, но и исходя из собственных опасений. Все-таки штрафники есть штрафники. Оно понятно, что «листочек в самый раз на пяток самокруток сгодится». А вот будет он самокрутку ту скручивать, да и зацепится глазом за словцо-другое. А слово, оно не воробей.

У одного в один глаз войдет и в другой — выйдет. А у другого — как застрянет в башке, как разрастется таким сорняком, что и человека самого не станет видно. Пустит корни злое семя, все соки из души высосет. Тогда жди беды. На то они и «переменники», что нутро их, шаткое и неустойчивое, перемениться может в неподходящий самый момент. В памяти Федора всплыли строки из мерзкой бумажки, которую он держал в лесу в собственных руках:

«Если ты считаешь кого-нибудь за доносчика, то сначала донеси на него, а потом, воспользовавшись этим, переходи… Переходи только ночью, тогда ты на рассвете уже будешь вне опасности… Если тебя кто задержит, то немедля застрели его и сообщи, что он пытался бежать, а то ты погибнешь!..»

Донеси на невиновного или убей его — вот пропуск в рай, который они обещают в плену. Гады ползучие, змеиными извилинами пытаются пробраться в слабые умы и сделать их такими же гадами.

Предатель — нет худшего, чем это, в мире. Так считал Коптюк. И потому в течение получаса, в промежутках между непрерывным рытьем траншей, все «ШВЗ» были тщательно собраны по округе. Толстую кипу фашистских бумажек принес к его обустраиваемому в один накат блиндажу Семеныч и тут же, в присутствии командира, сообразил маленький костерок, в огне которого сгорели мерзкие листки с фотографическими физиономиями предателей. Попутно замкомвзвода поделился, не называя фамилий, что пришлось устраивать чуть ли не настоящий обыск, при помощи командиров отделений, поскольку некоторые листовки успели набрать по нескольку штук и припрятать понадежнее, оправдывая свои действия дефицитом бумаги и тем, что, мол, читать эту гадость они не собираются, а будут использовать ее по прямому назначению: в гигиенических целях или же, что еще нужнее, жечь на самокрутки.

XXV

Федор после услышанного озабоченно наморщил лоб. Подумав, он попросил Дерюжного подыскать где-нибудь в ложбине, на расстоянии от передовой линии строящихся траншей, место для импровизированного учебного класса.

К самому замполиту можно было относиться по-разному, считать его сухарем и занудой, но и без дела, которым занимался Веселов, обойтись возможности не было. Особенно в штрафном батальоне. Теперь, когда фашисты разбросали по всей линии обороны штрафников свою печатную пакость, Федор ясно почувствовал крайнюю необходимость в немедленной организации и проведении политбеседы Веселова с личным составом взвода. Да, когда гром грянет, сразу чувствуешь, что свой хлеб политработники ели вовсе не даром и их работа была не менее важна, чем любая другая в батальоне.