Опасное увлечение - Керриган Берн

Ночами его терзал кошмар. Он держал в руках ее умирающее сердце, а она в ужасе на него смотрела, зная, что ее сердце было еще одной из его бесчисленных жертв.

Ведь он впервые в жизни поступил порядочно? Оттолкнул ее.

И он сказал ей правду. То, что он ее не убил, еще не означало, что когда-нибудь он ее не уничтожит. Какой из него мужчина? Муж или отец? Она и ее сын были первыми людьми, о которых он позаботился почти за двадцать лет. И он твердо знал, что в конечном итоге сила его новообретенного чувства ее сокрушит. Ни на кого нельзя взваливать бремя своего прошлого. Пытаться навязать свою пустую жизнь. Тем более Милли или Якобу. Они живые. Но не он. Если когда-то в нем и была искра жизни, он сгубил ее злыми делами.

Поэтому он позволил ей уйти.

Осознание этого лишило его сил, и он прислонился плечом к воротам, пытаясь сделать вдох.

Какая наглая ложь! Он вовсе не позволял ей уйти. Он позволил ей отпустить его только потому, что испугался, что не сможет без нее.

Сначала она его ненавидела. Точно горгулья, уселся он на выступ окна Друри-Лейн и слышал, как юный Якоб просил ее увидеться с ним, мучаясь, когда она придумала смешные отговорки.

Слезы ее одиночества едва не добили его. Она плакала. Из-за него. Ему никогда не хотелось покончить с собой, но услышав ее тихий плач, он едва не прыгнул. Остановило его лишь то, что его изуродованное тело найдет она или Якоб.

Спасти ее, защитить ее было недостаточно, чтобы спасти свою душу. И она не могла этого не знать.

Это не означало, что он перестал охранять ее и ее сына. Казалось, просто не мог удержаться. Начинал за нее бояться, если слишком долго не видел. Воображал страхи и ужасы, которые могли с ними произойти, не в силах ничего делать до тех пор, пока не увидит их живыми и здоровыми. Рожденный опытом инстинкт подсказывал ему, что они все еще в опасности. Что ничего не закончилось. Понимая, что смешон, что ищет предлог для своей одержимости.

Господи, он хотел быть с ней. Хотел невозможного. Хотел вернуться в театр и отдаться сладостной пытке ее лицезреть. Но знал, что увидев хотя бы еще один раз, как Томас Банкрофт прикасается к ней своими отвратительными пальцами, он…

— Арджент?

Очнувшись от мрачных мыслей, он огляделся, с удивлением обнаружив, что стоит у особняка Блэквелла.

Дориан Блэквелл спускался по лестнице во всем королевском величии хозяина своего царства. Слегка повернув голову, чтобы рассмотреть Арджента единственным здоровым глазом, он подошел к воротам и открыл их.

— Что-то случилось?

— Ничего. — Не имея особого выбора, Кристофер последовал за Дорианом к парадному входу, кивнув по пути четырем «лакеям».

— Тогда какого черта ты торчишь у моих ворот? Ты стоишь уже несколько минут.

Кристофер шел по пятам Блэквелла через вестибюль и по коридору к кабинету, не в силах ответить на вопрос Дориана. Ноги, вопреки желанию, привели его к дверям Блэквелла. Тем не менее он почувствовал себя легко в присутствии своего сурового старшего союзника. Помимо смерти любимой матери, Арджент и Блэквелл делили самые тяжелые и трагические моменты своей жизни. Возможно, привычка заставляла его в период кризиса искать общества Черного Сердца из Бен-Мора.

— У тебя есть выпить? — спросил Кристофер.

Блэквелл пронзительно глянул на него.

— Думал, ты не пьешь. — Подойдя к графину, он, не дожидаясь ответа, наполнил два хрустальных стакана.

— Нет. — Кристофер взял щедро наполненный стакан и опрокинул его, осушив тремя глотками. Огненная жидкость обожгла голо и из живота растеклась по всему телу приятной, теплой волной.

Блэквелл взял графин и, прежде чем они уселись в кресла у камина, налил ему еще. Некоторое время они сидели молча, потягивая выпивку и мрачно глядя на огонь. Арджент хотел что-то сказать. Хотел освободиться, излить в огонь боль, ненависть и любовь и покончить с этим. Хотел снова быть холодным, бесчувственным. Потому что тогда ему не пришлось бы смотреть на себя. Не возникло бы этого ужасного стремления к жизни, которой никогда не могло быть. В голове крошечными огоньками не проносились бы слова: «Я верю, что чистая любовь и правда в конце концов восторжествуют».

Милли верила в эти слова. И, по крайней мере, своим взглядом предложила ему искупление.

Почему он не мог заставить себя принять его?

«Потому что я трус», — подумал он.

— Ты — идиот, — тихо произнес Дориан.

— Глупо меня отталкивать, — так же тихо проговорил Кристофер.

— Ты мне как брат, — с неожиданно прорвавшимся сквозь обычную сдержанность теплом в голосе признался Дориан. — И я могу оттолкнуть тебя, если захочу.

Кристофер не посмотрел на него.

— У таких, как мы, братьев нет.

— А у меня — есть. Даже больше одного, как я уже говорил. — В голосе Дориана примечательно смешались веселье и раздражение.

— Ты с ними знаком? — не удержался от вопроса Кристофер.

— Только с одним. Шотландским маркизом. Продолжает слать мне этот свой чертов отличный скотч. Он был за границей, сражался за Империю и все такое, но мы редко виделись с момента смерти нашего отца.

— Я думал, твоего отца убили, — задумчиво произнес Кристофер. Он взглянул на Дориана и увидел, как тот залпом осушил свой виски.

— Как и я, — хмыкнул Блэквелл. — Quid pro quo[15], полагаю.

Арджент кивнул, припоминая, что покойный маркиз Рейвенкрофт заплатил за убийство собственного бастарда в тюрьме Ньюгейт. Возможно, вовсе не иметь отца было бы не такой уж трагедией.

— Во всяком случае, для меня ты больше брат, чем любой из них. Думаю, мы связаны кровью. Реками крови. И за последнее десятилетие мы походили на семью, насколько это только возможно в нашем случае, — не без явного усилия проговорил Дориан. — Мы бились и сражались вместе. Мы не предавали друг друга. Мы вместе вели войну. И, в конце концов, между нами, надеюсь, есть доверие, и все обиды в прошлом и прощены.

Кристофер знал, что он имел в виду тот вечер, когда Доршоу похитил Милли. То, что все изменилось после того, как Кристофер набросился на Черное Сердце из Бен-Мора в его собственном доме.

И одно это признание Дориана живо свидетельствовало о его восхищении Кристофером.

Они оба вновь уставились на огонь, но Кристофер знал, что Дориан прав. И просто сформулировал причину, по которой Кристофер оказался у его ворот.

— Хорошо, пусть братья, — отрезал он, поерзав в кресле. — Но только попробуй меня обнять, и я уйду.

Дориан усмехнулся.

— Тогда позволь мне дать тебе братский совет.

— Нет.