📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаТом 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 150
Перейти на страницу:
class="p1">— Да не ори ты, баба!

— Ха… ха… А вечор-от кто в погреб пополз… не ты ли? Пусть-ко, мол, люди да и брат родной своею кровушкой нас всех заслоняют… трусу бы токмо свой живот сохранить…

— Цыц, подлая!.. — Осип немытой ладонью хотел было зажать Ольге рот, но женщина с силой отбросила его руку.

— Пусти, постылой!

И, как жар-птица, вырвавшаяся на волю, мелькнула желтой душегреей и скрылась за дверью келарской кельи.

Осип вспомнил, что за эту теплую душегрею он дорого заплатил в Москве на Китайгородском торгу, — ничего не жалел для этой чернобровой…

А Ольга уже рассказывала Симону Азарьину, с каким поручением она пришла к нему от лекаря.

— Ищите и обрящете… — сказал келарь, — найдем, найдем тебе сию книжицу для врачевания заслонников наших.

Бегло взглянув на вишневые пятна румянца на щеках Ольги и ее горящие глаза, келарь испытующе спросил:

— Сама-то во здравии ли еси?

— Здорова, отче, — застыдилась вдруг Ольга.

По монашеской привычке всех исповедовать, келарь, перебирая книги в большой «шкапе», продолжал свои расспросы:

— Пошто ж дышишь таково тяжко, раба божия? Али кто ближник твой по плоти от раны страждет? О ком докука твоя?

— О Даниле Селевине, — потупясь, ответила Ольга.

— То ж служка наш монастырский… Аль свойственник он тебе?

Не осмелясь солгать иноку, Ольга рассказала, как сложилась сейчас ее жизнь.

— Грешно перед богом-вседержителем глаголешь, раба божия, — сказал келарь, и его темно-серые глаза строго сузились. — Что господь соединил, человек да не разлучает. А ты, жена, отгони беса сластолюбивого, ино загубишь душу, и отринет тя господь, и не будет душе твоей поминовенья, ни телу погребенья…

Будто не замечая, как побелело лицо женщины, келарь осторожно сдунул пыль с золотого обреза найденной книги и подал ее Ольге:

— На, вот тебе и врачевальная книжица для старца-лекаря. Поди с миром.

Проводив Ольгу, келарь вздохнул.

«Лицом зело лепа и украсна», — стыдливо подумал Симон Азарьин, и сочувствие к страданиям молодой женщины охватило его. Но совесть его была покойна: и святые отцы церкви навечно определили женщине «покорствовати и рабой мужа быти», а то «лукавые дщери Евины» обращаются в «сосуд диавольской», из-за которых губят душу свою «честные мужи христианские».

Симон Азарьин очинил перо и раскрыл толстую тетрадь в красном сафьяновом переплете. Бледноватые, твердые губы келаря развела мягкая улыбка — большие, распахнутые во всю ширь листы призывно белели перед ним. Он обмакнул перо в чернильницу и нарядной, в завитках и титлах, скорописью вывел вверху страницы: «Опись книгам, что из большой шкапы. Оглавление книг и кто их сложил».

Склонив набок большую лобастую голову, Симон оглядел каждую букву и остался доволен. Потом, взяв одну из книг, стопками разложенных на просторном столе, Симон внимательно прочел ее заглавный лист, потом отложил в сторону и опять написал в тетради:

«Афанасия Великого житие. Харатейная[94], греческая, в полдесть…»

Он работал споро, с привычным увлечением и вниманием.

«Аристотелева книга, печатная, в десть, греческая, по обрезу золочена».

«Дионисия Ареопагита, книга письменная, в полдесть».

«Ипократа философа, книга письменная, греческая, в полдесть, ведомо сложена при царе Александре Македонском».

«Плутарх, две книги печатные, греко-латинские, в десть».

В келью несколько раз заходили служки с разными поручениями от архимандрита и старцев. Келарь все нетерпеливее выслушивал и отдавал распоряжения, а сам с великой досадой думал: угораздило же Авраамия Палицына застрять в Москве!.. Все дела, с которыми в монастыре привыкли обращаться к Авраамию, свалились теперь на голову Симона Азарьина. Единственное поручение Авраамия, которое приятно выполнять Симону, — это приведение в порядок монастырского книгохранилища, которое насчитывало более тысячи книг. Авраамий хоть и называет себя книжником-любомудром, однако сам рыться в книгах не любит — видно, терпения не хватает. Всякую работу почернее Авраамий любит сбыть другим, только бы почаще «перед мирскими» красоваться — вот, мол, какой он, Авраамий, философ, ритор и книжник любомудрой, который «зело грамотен, письмен и многоязычен» — изучил греческий, латинский и польский, знаком и с немецким. Симон Азарьин тоже не лыком шит: читает и пишет на тех же языках, а с немцами, поляками даже разговаривать научился, когда жил вместе с братом, который работал толмачом в Посольском приказе, в Москве. Могло статься, что и Симона Азарьина, как и брата, стали бы приглашать во дворец к Борису Федоровичу Годунову толмачить на приемах иноземных послов, — да помешало горе, жена Азарьина, четверо детей и мать его, так любовно пестовавшая внуков, умерли все почти в один день от чумы летом 1592 года. Двадцатидвухлетний вдовец обезумел. Несколько раз его спасали от петли и вытаскивали из Москвы-реки. Наконец, не находя ни в чем услады, он решил постричься в монахи. С течением времени обнаружилось, что Симон Азарьин один из самых «книжных» людей в Троице-Сергиевом монастыре. Недаром Авраамий Палицын именно Симону Азарьину поручил составить опись монастырских книг. «Поручаю разумение твое господеви», — отъезжая в Москву, сказал Авраамий и троекратно облобызал Симона, как любезного брата, — ох, хитер, хитер старший келарь! Уж что и говорить, умеет Авраамий придавать себе вид блаженного и преподобного мужа, просто хоть икону с него пиши! А, впрочем, пусть его возвышается больше, если ему того хочется — Симону Азарьину в конце концов это безразлично. Только не мешал бы он Симону читать любимые книги и вести «запись лет преходящих», чтобы внести свою скромную долю в русский летописный свод…

В дверь постучали. Симон досадливо завозился в кресле, но вспомнил, что так тихо и настойчиво стучал всегда его ученик и помощник по работе над книжной описью, скорописец Алексей Тихонов. Келарь быстро подошел к двери и отодвинул засов.

— Входи, Алешенька. Ой, да ты дрожмя-дрожишь, парень!

— За людей дюже боюсь, отче. Своими очами видел я, как вражьим ядром младенцу головку оторвало…

Алексей передернулся, снял свой черный колпак и дрожащей рукой провел по высокому покатому лбу.

— Доколе будет длиться горе сие, огненно да страховито? — спросил он, печально крестясь и тревожно вслушиваясь. В сыром осеннем воздухе глухо рвались мушкетные выстрелы.

— А мы с тобой, Алексей человек божий, вот как учнем робить… — и келарь хитро усмехнулся темно-серыми глазами, — авось господь отгонит от нас сию нечисть… Мы же с тобой люди книжны, пребудем в келиях наших за трудами мирными… Вот гляди, сколь я днесь книжиц описал…

Алексей Тихонов перевернул страницу и кротко улыбнулся невеселыми черными глазами.

— То выйдет целая книга о книгах же, многоописательна и зело полезна. Мыслю, отче, уж коли ты мужей святых и ученых описал, то надобно и мою опись сюда ж присовокупить…

— Ино и делай тако,

1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 150
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?