Частное расследование - Фридрих Незнанский

— А у меня выход есть? — спросил Славка вдруг каким-то детским, наивным, просящим подсказки тоном.

— Есть. Вон сунь голову в свой «Samsung», включи и подержи секунд так десять.

— И что потом?

— Потом? Потом — суп с котом. Одно могу сказать — я лично от тебя отстану. Тихонечко уйду? захлопнув дверь.

— Я понял, ты предлагаешь инвалидность? Я облысею, да? Подвинусь чердаком? Нет? И взятки гладки, так?

— Ну, так, не так. Как выйдет. Печь СВЧ — не шутка, понимаешь.

— Десять секунд — курица только чуть теплая становится. Я проверял. Масло, если из морозильника, мягкое становится за десять секунд. Это херня, десять секунд. А ты точно все это, всерьез?

— Как никогда.

— Отвяжешься с Меркуловым своим?

— Меркулов — он не мой, он сам с усам. А я-то точно отвяжусь. Я вроде не обманывал тебя ни разу…

— Да. Это точно. — Славка, видно, что-то сообразил и потому решился.

Он подошел к печи, поставил ее в изголовье кушетки, включил розетку в сеть. Лег на кушетку, примерился… Открыл дверцу и, засунув голову внутрь печи, спросил:

— Десять секунд ты считать будешь?

— Сам считай, чтоб не было претензий. Медленно: раз и-и-и, два и-и-и.

— Ну хорошо, годится, я включаю.

Славкина рука нащупала выключатель и щелкнула им.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Ну все? Годится? Выключаю?

Довольный Славка вынул голову из печи и бодренько провел по волосам.

— Чуть-чуть, почти что не нагрелась. Все. Пистолет мой ты разряди и брось там, в коридоре. А патроны ссыпь в почтовый ящик там, внизу, в подъезде. Я через пять минут, как ты уйдешь, их заберу. Ты что так смотришь? Мы ж договорились? Все!

— Нет, не все. Ты знаешь ведь прекрасно, что если дверь у печки не закрыта, то, она не излучает. Там блокировка, вроде как у холодильника: откроешь дверь — свет зажигается. А здесь откроешь дверь — печь отключается. Придется нам весь фокус повторить. Но в этот раз ты кнопочку-то пальчиком нажми — вот эту, видишь, блокировочную. Как будто дверь закрыта.

Турецкий отошел чуть вбок и чуть махнул «марголиным»: давай, давай!

— Да-а, вас, прокуратуру, хрен надуешь.

— Ну почему же? Все мы люди. Чего ты ждешь-то?

— Да страшно. Просто страшно.

— А мальчика душить не страшно?

— Нет. Скажу по чести — нет. И даже интересно.

— Ты время не тяни. А то меня ребята ждут внизу.

Карнаухов помялся. Поерзал. Сел на кушетке.

— Нет, не буду!

— Ну хорошо, — сказал Турецкий. — Я ж не заставляю. Поехали в Бутырку. Вот ордерок на твой арест. — Левой рукой Турецкий достал из кармана сложенный вчетверо листок. — Пошли! Но только чтоб без глупостей!

— Ладно! — Карнаухов быстро, торопясь, лег снова на кушетку. — Уговорил. Чуть теплая становится, я знаю, он сунул резко голову в печь и, нажав кнопку блокировки левой рукой, правой включил печь и начал считать быстро, как наперегонки:

— Раз-два-три-четыре-пять-шесть…

И перестал считать.

Турецкий знал, конечно, что изжарить и убить — вещи абсолютно различные. Живая клетка погибает, нагревшись всего до 43 градусов Цельсия. А печка СВЧ нагревает одновременно весь объем, а вовсе не только поверхность, как обычный гриль, жаровня. Поэтому, когда тебя, допустим, жарят на костре, то 43 градуса — пустяк. В парной, допустим, можно выдержать и 150, но по поверхности, недолго. А тут-то сразу по объему. Чуть больше 42 — пять секунд, — и клеточный белок сворачивается, коагулируется необратимо.

Подождав минуту-другую, Турецкий осторожно подошел к печке сзади и, осторожно, карандашом, сдвинул палец Карнаухова с кнопки блокировки. —

Печь тут же выключилась.

Жарить голову Карнаухова не было никакого смысла.

Турецкий не спеша осмотрел комнату на предмет оставленных следов, достал Славкин «ТТ» и, осторожно обтерев его платком, чтоб не оставить «пальчиков», уронил его на ковер посередине комнаты.

После чего вышел из квартиры и, бросив через плечо назад, в квартиру, «Ладно, будь здоров!», захлопнул за собою дверь. Зашагал пешком вниз.

«Будь здоров» он сказал на всякий случай, имея в виду соседей по площадке, а вовсе не Славку. Турецкий знал прекрасно, что Карнаухов безнадежно мертв и, мало того, глаза имеет труп вареные и выпуклые, твердые, как яйца, если их сварить вкрутую.

Турецкий уже имел дело с подобными самоубийствами и хорошо знал, какая это штука — СВЧ.

Капитан Синичкин, специалист по саперному делу, повернулся к Кассарину и постучал по чемодану:

— Все чисто. Никаких взрывных устройств. Открыть?

— Нет. — Кассарин чуть кивнул Синичкину на дверь: — Спасибо. Вы свободны.

Дождавшись, когда дверь за Синичкиным закроется, Кассарин распахнул чемодан Турецкого.

В чемодане аккуратно были уложены, в два слоя, каждый слой три на четыре, двадцать четыре рулона туалетной бумаги.

«Хитер Невельский, — подумал Кассарин и нажал кнопку селектора, вызывая своего дежурного секретаря, — Но мы-то тоже тут не дураки».

— Под личную ответственность. На экспертизу. — Кассарин протянул секретарю один рулон: — Предмет исследования: поиск информации: шифровка, скрытый текст, любая, словом, информация. И чтоб исследовать в твоем присутствии. Чуть первый знак, любое слово обнаружится, ты тут же экспертов — долой! И мне докладываешь: днем ли, ночью. Все уяснил?

— Так точно!

— Исполняйте!

Отпустив секретаря, Кассарин снова, по привычке, стал ходить по своему кабинету из угла в угол, потирая руки и ощущая то приятное, всеохватывающее чувство гончей, взявшей свежий заячий след.

Кассарин не знал еще, что через сорок четыре часа непрерывной экспертизы, проведенной с помощью химаналитики, спектрального анализа, ядерно-магнитно-резонансного томографирования, будет получен совершенно точный и исчерпывающий ответ, состоящий в том, что «содержимое чемодана представляет собой двадцать четыре рулона туалетной бумаги ГОСТ 4375-86 ТУ, Кондровского бумажного комбината (г. Кондрово Калужской обл. Медынского р-на). Информационное содержание указанных объектов, рассмотренных нами в качестве потенциальных носителей конфиденциальной информации, равна нулю».

Дата. Время начала и время окончания экспертизы.

Двенадцать подписей.

Большая печать Отдела технических экспертиз.

Заверяющая подпись дежурного секретаря.

В конце подписи — точка.

Подъезжая к дому Марины, Турецкий подумал, что первое, что нужно сделать сейчас, так это прогулять Рагдая: бедный пес очень мало гулял эти последние дни, пока Турецкий изучал архив, оставленный Невельским. Турецкий испытывал угрызения совести, вспоминая запертого пса.