Ночной цирк - Эрин Моргенштерн

Селия сидит над ней с блокнотом и ручкой, пытаясь разгадать шифр.

Она силится понять ход мыслей Марко, представляет, как он заполнял страницы символами, выводил причудливые сплетения ветвей, опутывающих всю книгу.

Снова и снова перечитывает имена, проверяет, надежно ли закреплены пряди волос, всматривается в каждый знак.

Она занимается этим уже так давно, что может по памяти воспроизвести любую страницу, но ей так и не удается до конца понять, как это все это работает.

Раздается хриплое карканье разбуженного ворона.

— Ты не нравишься Хугину, — произносит Селия, не поднимая головы.

В полумраке комнаты проступает силуэт отца. Свет свечей выхватывает из темноты складки его сюртука и белый воротник рубашки, мерцает в глубине его черных глаз.

— Тебе давно пора завести еще одного, — заявляет он, уставившись на растревоженную птицу. — Назовешь его Мунином, и будет полный набор.

— Мне не нравится жить воспоминаниями, папа, — говорит Селия.

В ответ раздается только нечленораздельное хмыканье.

Селия старается не обращать на него внимания, когда он, наклонившись над ее плечом, разглядывает заполненные чернилами страницы.

— Чушь какая-то, — заявляет он.

— Язык, которым ты не владеешь, не обязательно считать чушью, — говорит Селия, переписывая строчку за строчкой к себе в тетрадь.

— Дурацкая мешанина, чары, заклинания, — фыркает Гектор, переплывая на другую сторону стола, чтобы было удобнее смотреть. — Вполне в духе Александра, все такое сложное и запутанное.

— Однако при должном усердии это может изучить кто угодно. Чего не скажешь о твоих лекциях про то, что я не такая, как все.

— Ты не такая, как все. Ты выше всех этих… — он обводит рукой стопки книг. — Тебе не нужны методы и концепции. Одним своим даром ты можешь достичь куда большего. Вокруг столько неизведанного.

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», — цитирует Селия.

— Давай обойдемся без Шекспира.

— Меня преследует тень отца. Полагаю, это дает мне право цитировать Гамлета сколько душе угодно. А ведь было время, Просперо, когда Шекспир тебе нравился.

— Ты слишком умна, чтобы заниматься этой ерундой. Я ждал от тебя большего.

— Прости, что не оправдала твоих идиотских ожиданий, папа. Тебе что, кроме меня некому докучать?

— В моем нынешнем виде мне трудно найти собеседника. Александр, как обычно, такой скучный, что скулы сводит. Чандреш был забавным, но мальчишка так поработал над его памятью, что я мог бы с равным успехом болтать с самим собой. Впрочем, для разнообразия и это сгодится.

— Ты беседуешь с Чандрешем? — поднимает голову Селия.

— Иногда, — говорит Гектор, разглядывая часы в клетке.

— Это ты сказал ему, что Александр будет в цирке в ту ночь. Ты послал его туда.

— Я кое-что шепнул ему на ушко. Пьяницы такие сговорчивые. И никогда не откажутся поболтать с привидением.

— Кому как не тебе знать, что он не мог причинить Александру вреда, — говорит Селия. Он пропускает ее упрек мимо ушей. Впрочем, она с его упреками поступает так же.

— Я подумал, что получить нож в спину покажется ему забавным. Этот мальчишка, его ученик, сам мечтал об этом, да так сильно, что в голове Чандреша эта мысль поселилась и без моего участия. Еще бы, жить подле такого источника ярости столько лет. От меня только и потребовалось, что направить его в нужную сторону.

— Ты же говорил, что есть правило невмешательства, — замечает Селия, откладывая ручку.

— Речь о невмешательстве в то, что делаешь ты или твой противник, — поясняет отец. — Во все остальное я могу вмешиваться сколько захочу.

— Из-за тебя погиб Фридрих!

— Он не единственный часовщик на земле, — отмахивается Гектор. — Когда понадобятся новые часики, найдешь себе другого.

Дрожащими руками Селия хватает том Шекспира и запускает им в отца. «Как вам это понравится» пролетает сквозь его бесплотный силуэт и, ударившись о стену, падает на пол. Ворон топорщит перья и разражается карканьем.

Прутья птичьих клеток и клетки-часов гнутся. По стеклу рамки с фотографией бежит трещина.

— Убирайся вон, — шипит Селия сквозь стиснутые зубы, пытаясь взять себя в руки.

— Ты не можешь вечно меня избегать, — возражает он.

Селия впивается взглядом в пламя свечи, пытаясь сосредоточиться.

— Думаешь, тебя что-то связывает с этими людьми? — не унимается Гектор. — Думаешь, ты что-то для них значишь? Они все равно рано или поздно сдохнут. Твои эмоции делают тебя слабее.

— Ты жалкий трус, — говорит Селия. — Вы оба трусы. Вы боретесь друг с другом через посредников, потому что у вас не хватает духу сойтись в открытом поединке. Боитесь, что проиграете, и будет некого винить, кроме самих себя.

— Это неправда, — протестует Гектор.

— Ненавижу тебя, — говорит Селия, по-прежнему не отводя взгляда от свечи.

Тень отца, пожав плечами, исчезает.

Окна в квартире Марко не подернуты инеем, поэтому он выписывает ряды символов, образующие большую букву «А», водя чернильным пальцем по стеклу. Капли чернил стекают, словно струйки дождя.

Он садится напротив двери и ждет, нетерпеливо крутя серебряное кольцо на пальце. Человек в сером костюме появляется лишь на следующее утро.

Он не упрекает ученика за то, что тот позвал его. Он стоит на лестничной площадке, положив руки на набалдашник трости, и ждет, что скажет Марко.

— Она считает, что один из нас должен умереть, чтобы игра закончилась, — говорит Марко.

— Она права.

Получить это подтверждение оказывается труднее, чем Марко предполагал. Крошечный огонек надежды, который он лелеял, гаснет от этих двух слов.

— Значит, победить еще страшнее, чем проиграть, — говорит он.

— Я предупреждал, что твои чувства к мисс Боуэн существенно осложнят для тебя участие в состязании, — отвечает его наставник.

— Зачем вы так со мной поступили? — спрашивает Марко. — Ради чего потратили столько лет на мое обучение?

На несколько секунд воцаряется гнетущее молчание.

— Я посчитал, что, как бы ни сложились обстоятельства, это лучше, чем та жизнь, которая могла тебя ожидать.

Марко закрывает дверь и поворачивает ключ в замке.

Человек в сером костюме поднимает было руку, чтобы снова постучать, но затем опускает ее и уходит прочь.

Ты, как завороженный, идешь на доносящийся издалека звук флейты.