Шесть мессий - Марк Фрост

Он быстро пересек восьмиугольный, освещенный стеклянными фонарями на стальных кронштейнах зал, и перед ним открылся вход в лабиринт коридоров, вырубленных прямо в толще скальной породы. По мере того как он, касаясь одной рукой отполированной до гладкости шелка каменной стены, стуча каблуками по черному мрамору пола, шествовал по одному лишь ему ведомой тропе к сокровенному сердцу церкви, свет тускнел, а эхо его шагов звучало все глуше.

Открыв вторую дверь черным ключом, он вошел в свою личную часовню. За исключением самого преподобного, это помещение видели лишь его создатели, строители и каменотесы, лежавшие сейчас погребенными под выложенной на полу черной мозаичной гексаграммой.

Прорубленные в толще породы даже не коридоры, а скорее туннели с грубыми каменными стенами, наполненные сырым, промозглым воздухом, путь, ведущий к сердцу земли, — именно то, что ему было нужно. Преподобный Дэй, хромая, обошел по периметру гексаграмму, бросил взгляд наверх, на решетки, прикрывавшие отверстия в потолке, и остановился проверить один из шести небольших серебряных ларцов, установленных в лучах шестиконечной звезды.

Он открыл крышку и пробежал пальцами по старинному пергаменту находившейся внутри книги. Рукописный Коран. Капля крови упала на страницу, и, как только это случилось, сила наполнила его изнутри, словно пар в динамо-машине, угрожая разорвать кожу, и он едва успел отдернуть от пергамента руку.

С походившей на барабанный бой пульсацией в висках, с кровоточащим носом преподобный, тихо постанывая и оступаясь, прошел в центр звезды. Руки бессильно висели вдоль тела, болезненное покалывание пробегало вверх и вниз по его конечностям. По мере того как подступало видение, он все больше преисполнялся изумления и ужаса. Его взгляд сместился в угол помещения, где находился заброшенный шахтный ствол, который был указан ему в видении: черный, пустой, бездонный провал. Порыв ветра из недр взъерошил его волосы: пустота бездны сулила полное исполнение всех самых темных его мечтаний.

Когда преподобный полностью оказался во власти видения, глаза его закатились, он упал на пол и яростно забился, извиваясь и дергая ногами, спазматически сжимая кулаки и размахивая руками. Голова болталась из стороны в сторону, ударяясь об пол, на губах выступила пена, из горла вырывались дикие, нечеловеческие крики и стоны.

Но его разум оставался ясным. Приступ не затрагивал сознания.

Невзирая ни на обволакивающие, томительные объятия, ни на жестокую хватку судорожного припадка, ни на громыхание в яме, преподобный отчетливо слышал шепот Зверя.

29 сентября 1894 года

С заходом солнца наш состав пересекает Миссисипи возле Сент-Луиса. Мы отбыли из Чикаго в полдень, и если поспеем на пересадку вовремя, то дорога до Флагстаффа, штат Аризона, займет двадцать четыре часа.

Там, на вокзале, нас будет ждать поезд до городка Прескотт. Если верить карте, это ближайшая к цели нашего путешествия железнодорожная станция. Оттуда до Нового города шестьдесят миль. Сколько времени потребуется на поездку туда, сказать пока трудно, ибо это зависит от множества неизвестных нам факторов: погоды, характера местности, состояния дорог. Мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы добраться туда как можно скорее и увидеть то, что там есть. Хотя, боюсь, это будет далеко не то любование красотами Запада, которое имел в виду Тедди Рузвельт.

Престо великодушно согласился предоставить необходимые средства из своих, похоже, неисчерпаемых резервов: он приобрел для нас шестерых три отдельных спальных купе. На данном этапе путешествия всем нам необходимо отдохнуть. Вполне возможно, что другой такой возможности у нас уже очень долго не будет.

Остальные сейчас впереди, в вагоне-ресторане. Дж. С. остается один, в соседнем со мной купе. С тех пор как он, можно сказать, исповедовался передо мной, им овладела еще более глубокая меланхолия. Мне хотелось бы верить, что его еще большая замкнутость свидетельствует о напряженной внутренней подготовке к тому, что, как он считает, нас ждет, но, увы, боюсь, на самом деле мы являемся свидетелями медленного, неуклонного угасания личности. Даже осознание того, что его брат жив, не восстановило в нем былой целеустремленности: глаза Джека полны тьмы одиночества.

И после всего, что он перенес, я вообще не знаю, каковы границы стойкости человеческой души.

На тех троих, с кем мы путешествуем (Джека, Престо и индейскую женщину по имени Мэри Уильямс), а также на отсутствующего Иакова Штерна их общим непостижимыми видением, которое по каким-то неведомым резонам не ниспослано нам с Иннесом, возложена особая ответственность. Но каждый из нас должен сыграть свою роль, и, если мне предназначено стать детективом, раскрывающим их истинные цели, этого более чем достаточно. Подозреваю, однако, что более ценным вкладом было бы отыскание способа помочь Джеку перед последним противостоянием хоть в какой-то мере прийти в себя. Без Джека, исполняющего ведущую роль, что бы ни ждало впереди этих людей, конец будет один — гибель. И наше время истекает: я думаю, осталось сделать лишь один ход. Нынче ночью.

Когда фургоны обогнули последний скальный массив и повернули на дорогу, ведущую к поселению, взгляду предстала башня, возносившаяся над пустыней не меньше чем на сотню футов; ее основание стояло в лесах, на которых, как муравьи, во множестве суетились люди. Завершение строительства казалось неблизким, даже с такого расстояния можно было разглядеть, что отдельные секции фасада пока представляют собой не более чем остов.

Однако одного вида этой столь неуместной в сердце пустыни пронзающей небо каменной иглы было достаточно, чтобы у них перехватило дух.

— Это именно то, что представало в видениях? — осведомилась Эйлин, перебравшись на козлы и устроившись рядом с Иаковом.

— Очень похоже на то, — ответил раввин, едва ворочая языком в пересохшем рту. Сердце колотилось о грудную клетку: казалось, что увиденное парализует его.

— И в твоих тоже? — спросила Эйлин.

Украдкой выглядывавший из-за парусинового полога Канацзучи кивнул.

— Прекрасно, — промолвила она, стараясь перевести вопрос в практическую плоскость. — И что мы теперь будем делать?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил Иаков.

— Но… но как же так? А кто, как только увидел это, сказал, будто знает, что делать?

— Минуту, дорогая. Начать с того, что все это уже само по себе основательная нервотрепка. Пройти через такое, даже не понимая подлинного смысла того… что… — Он заметно пошатнулся.

«Боже! — подумала Эйлин. — Я совершила ужасную ошибку. Я принимала как должное, что у бедняги имеется какой-то план. Что если то, виденное ими в снах, обернется явью, он укажет, что и как делать дальше, с чем бы ни пришлось столкнуться. Он слаб, напуган и знает, как из этого выпутаться, не лучше, чем я».