Хочешь жить, Викентий? - Нина Орлова-Маркграф

— Выжить после такой травмы — тоже подвиг. — Я собрал мусор с тумбочки. — У тебя убирали сегодня?

— Убирали. Это я снова насорила, — улыбнулась Сашура.

— Ты, Сашурик, удивительная! Ты такой сильный человек! Если честно, я тебе иногда завидую, — признался я.

— Кому и позавидовать, как не мне! — со слезами в голосе прошептала она.

— Нет, понимаешь?.. Ты никогда не раскисаешь, всегда веселая. А я от каждой маленькой неприятности прихожу в такое дикое уныние, а то и отчаяние — хоть в петлю!

Мне показалось, что последних моих слов Александра даже не слышала. Она сидела на кровати и с какой-то отчаянной задумчивостью глядела перед собой.

— Саня, я хочу тебя попросить, — прошептала Сашура, откашлялась и заговорила громко: — Понимаешь, Костя последний раз у меня был четыре дня назад. Он приходил каждый день — и вдруг… Может, он заболел? Ты не мог бы сходить к нему?

Я вспомнил, что действительно видел Костю в последний раз на прошлой неделе. Вошел, чтобы сделать Сашуре подкожный вечерний укольчик (это мне давно доверяли). Он держал руку Александры. Она что-то говорила ему, и лицо у нее было спокойное, ясное. У Кости же, наоборот, вид был и смущенный, и возмущенный одновременно.

— Могу, конечно, к нему сходить.

— Я не хочу никого просить из наших знакомых.

— Я зайду, сегодня же зайду к нему, — торопливо пообещал я.

— Запиши адрес.

— Я запомню, говори.

— Некрасова, семь, квартира пятнадцать. Это за Октябрьской первая улица.

— Да знаю я, где Некрасова!

— Шурик, ты иди. Мне сейчас на пересадку. Надо с духом собраться.

Вечером я отправился к Косте. Доехал на автобусе до Октябрьской улицы, а затем дворами прошел на Некрасова.

— Здравствуй, Костя. Поговорить надо, — сказал я кудрявой голове, высунувшейся из двери на мой стук.

Не сказать, что он очень обрадовался мне. Это видно было по его растерянно-хмурой физиономии.

Мы прошли на кухню, уселись с разных концов кухонного стола, и я начал:

— Александра решила, что ты заболел.

— Здоров. Что со мной сделается?.. — вздохнул Костя.

— А что тогда не приходишь?

— Пока у нее было критическое состояние, — раздраженно сказал Костя, — я ходил. Каждый день ходил. А теперь пусть отвыкает.

— От чего отвыкает?

— От меня. От того, что у нее есть я.

— А надо отвыкать?

— Надо, — угрюмо подтвердил Костя.

— Вопросов больше нет, — сказал я, поднимаясь.

— Нет, ты сядь, — остановил меня Костя. — Ты не думай, я ведь не предатель по натуре. Не подлец какой-нибудь. Но понимаешь… Такое ощущение, будто не она это. Ты не видел ее раньше. Ты знаешь, какие у нее были волосы? Поток! Мы все время куда-то шли, ехали…

— Что же, по-твоему… — начал я.

— Да нет! — с досадой перебил меня Костя. — Я знаю, что ты хочешь сказать! Но у нее и голос стал совершенно другой. И говорит она о другом. И думает. Я любил Сашуру. Но я не люблю эту девушку, теперешнюю. Это совсем другой человек! Да и я изменился. Всё изменилось после этой черной пятницы.

Костя нервно помолчал и возмущенно воскликнул:

— Она стала похожа на цыганку! Ну что я сделаю?! Не нравится она мне больше.

— Интересно, на кого же она могла еще походить? — изумился я.

— На царицу Тамару. — Костя усмехнулся. — Чувствуешь разницу?

Я соскочил со стула.

— Слышь, ты, царь грузинский! У нас скоро в психдиспансере будет практика. Приходи! В их коллекции великих личностей грузинского царя точно еще не было.

— Да ты мужик или кто? Ну не могу я, не хочу!..

— Просто ты предатель по натуре! И подлец! — сказал я, толкнув кухонную дверь ногой.

— Ну ты, кишка больничная! — заорал Костя, наступая на меня. — Канай отсюда!

— Предатель и подлец! — крикнул я, спускаясь по лестнице.

Но ответа не последовало.

Я медленно шел на остановку. И что я скажу ей завтра?

Утром, после пятиминутки, я целых полчаса провертелся в коридоре около семьдесят седьмой палаты и едва заставил себя зайти к Александре.

— Здоро́во, Крылова! — бодро пробренчал я. — Можно, я у тебя дневник заполню? Практика кончается, а у меня ни одной записи!

— Ты был у Кости? — спросила она.

— Был, был! — торопливо пролепетал я.

— И что?

— Он здоров. Передает привет. Представляешь, — засмеялся я, — сейчас видел историю новенького, поступившего ночью! Парень, шестнадцать лет… Огнестрельное ранение в правую ягодицу. Чем только люди ночью занимаются!

Я взглянул на нее и перепугался. Вместо смуглого лицо ее стало мертвенно-желтого цвета.

— Ты иди… — сказала Сашура.

Я тенью выскользнул за дверь.

Несколько раз до обеда я заглядывал к ней.

Но она все лежала лицом к стене.

Во время тихого часа я все же зашел к ней. Сашура сидела на кровати и сосредоточенно смотрела в альбом с фотографиями.

— Домой ухожу, — сказал я, останавливаясь посреди палаты.

— До завтра, Шурик! — Александра взглянула на меня и улыбнулась.

Теперь она была почти такой же, как всегда. Только выражение решительной сосредоточенности во взгляде и во всей позе почему-то настораживало меня.

— Побаиваюсь тебя одну оставлять, — тихо сказал я.

— Почему?

— У тебя весь день такое лицо… словно ты решилась на что-то, на что-то…

Сашура отбросила альбом на тумбочку.

— Ты думаешь, что я из-за Кости что-нибудь сделаю с собой? — Она озорно улыбнулась и, показав кукиш, сказала: — Накось выкуси! Нет, Саня! Я ведь уже побывала там, где темнота и больше ничего.

— Я думаю, что он еще вернется.

— Единожды предав… Слышал такое?

— Единожды солгав, — поправил я.

— Одно и то же! Кто один раз отрекся, отречется снова. Сегодня мне еще тяжело, а завтра я буду смеяться, как всегда. Даже еще веселей! Ведь я еще раз победила смерть. — Она смахнула слезы и сказала: — Это последние.

— Конечно, последние! — обрадованно подтвердил я.

— А тебе спасибо, Шурик! Ты мне так помог! Жаль, что твоя практика кончается. Вот скукотища без тебя будет!

— Скукотища! Ну, во-первых, я к тебе все равно забегать буду, но самое главное: в травматологию после меня идет практиковаться Промокашка!