Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС - Леон Дегрелль

Потребовалось двадцать шесть часов, чтобы вездеход скорой помощи смог прибыть к умирающему. У него было одиннадцать переломов и разрывов. Он курил маленькими короткими затяжками. Он попрощался со своими парнями. Крупные капли пота стекали по его лицу, настолько сильно он мучился. Он умер без единого слова сожаления, затянувшись последний раз своей сигаретой…

* * *

После Гришино были станицы Александровские. В СССР их сто или двести, этих Александровских. Мы блуждали между всеми Александровскими Донбасса.

Наконец, мы добрались до рабочих поселений. Мы подходили к цели. Резкая оттепель стоила нам последнего «грязевого» этапа. В конце грязных полей мы увидели, как поблескивал мокрый гололед Щербиновки, районного центра шахтеров в сорок тысяч жителей. Они стояли неподвижно, молча вдоль стен домов. Многие пристально смотрели на нас недобрыми глазами.

Большевистские войска перегруппировывались, откатившись в степь на три километра восточнее. Но за нашей спиной, мы это чувствовали, подручные коммунистов были в засаде, готовые к удару.

Восточный фронт в декабре 1941 года был капризен, изменчив, как рисунок пляжа. Каждая армия рейха несла на него свою волну по максимуму своих возможностей. Каждая часть в конце октября оказывалась увязшей в предательских поселках, имея пустые зоны слева и справа, зная лишь приблизительно намерения и расположение врага, который так же наступал изо всех сил в беспорядке, часто походившем на водевиль.

Благодаря распутице красным удались некоторые военные операции: они отвоевали Ростов; из-за нехватки бензина немцы должны были или оставить его, или сжечь там сотни грузовиков.

Осмелев от этого локального успеха, Советы ободрились и на востоке Донбасса, на левом крыле нашего участка. От Славянска до Артемовска их атаки были крайне яростными.

Русские давили на нас главным образом в двадцати километрах северо-восточнее наших блиндажей. Перед нашими позициями в Щербиновке враг сначала не атаковал активно, поскольку, как и мы, погряз на местности, которая оттаивала, как если бы ее положили в горячее озеро.

Наше тыловое обеспечение тратило пятьдесят часов или более, чтобы преодолеть двадцать километров, отделявшие нас от складов в станице Константиновской. Даже ни один мотоциклист не мог проехать. Лошади подыхали в дороге на исходе сил, падая мордами в грязь.

* * *

Щербиновка стала абсолютно невыносимой, отвратительной. Повсюду оттаивавшие испражнения отравляли воздух. Загаженность и нищета города трагически свидетельствовали о том, что сделал советский режим с крупными пролетарскими центрами. Оборудование угледобывающей промышленности использовалось с 1900 или с 1905 года, приобретенное в благоприятные времена импорта из Франции.

Шахты, взорванные отступавшими большевиками, были непригодны для использования.

Так было со всем промышленным оборудованием оккупированной России. Систематично, с дьявольским профессионализмом, команды советских специалистов-подрывников разрушали заводы, взрывали шахты, склады в каждом промышленном районе, в каждом городе, в каждом пригороде.

Выжженная земля! Выжженные недра!

Даже лошади были забиты и сброшены в шахты. Тошнотворный запах этих гниющих животных распространялся по всей округе, так как вентиляционные люки шахт выходили прямо на улицы.

Эти ямы были едва прикрыты полусгнившими досками. Из этих ям обыкновенно беспрерывно выделялся углекислый газ и удушающие испарения падали.

Советы эвакуировали или разрушили все снабжение города. Народ кормился чем угодно. Изысканными блюдами были куски сдохших лошадей, валявшихся в грязи. Люди яростно вырывали их друг у друга.

Мы должны были застрелить неизлечимо больную лошадь, покрытую отвратительными гнойниками. Мы не успели даже сходить за телегой, чтобы перевезти труп за город. Двадцать человек бросились на это, отрезая и хватая еще дымящееся мясо.

В конце концов осталась лишь требуха, кишки, еще более отвратительные, чем все остальное. Две старухи бросились и на это, на желудок и кишки, разрывая их каждая на себя. Рубец лопнул, облив обеих женщин желто-зеленой смесью. Та, которая оторвала больший кусок, убежала, не вытерев лица, дико прижимая к груди свою добычу.

Под стать этим чудесам были и места дислокации части. Когда мы возвращались с наших позиций, мы набивались в школьные помещения, недавно построенные государством: три длинных постройки, называемые современными, точно в таком же стиле, как мы видели начиная с Днепропетровска. Первый солдат, захотевший вбить гвоздь в стену, чтобы повесить свое оружие, сразу пробил ее одним ударом молотка. Паркетный пол состоял из расщепившихся досок, между ними гулял воздух. Под этим импровизированным полом открывалась пустота, поскольку здания стояли лишь на нескольких сваях.

Между тремя этими постройками находился свободный участок земли, настолько грязный, что мы вынуждены были поставить ящики и выстроить из них переход от одного здания к другому. Запах углекислого газа постоянно ощущался вокруг школы.

К 20 декабря снег и морозы возобновились. Мы внезапно ощутили двадцать градусов ниже нуля. На наших, не пригнанных плотно, со щелями, досках мы дрожали от холода, съежившись под одним одеялом.

Наступили праздники, праздники для других. Мы совершили молитву в церкви, которой мы возвратили ее культовый статус. Хор русских певчих пел пронзительные, разрывающие душу псалмы. На улице большими хлопьями падал снег. Лежа за своими пулеметами, часть наших солдат находилась в карауле, охраняя все четыре направления к зданию.

Но наши души обледенели от этих недель скитаний в бесцветной тишине, посреди которой наши мечты плыли как по течению.

Европейские легионы, популярные в газетах рейха, были встречены на фронте 1941 года крайне скептически. Некоторые немецкие генералы опасались вкрапления в свои элитные дивизии частей, посланных на восток в целях пропаганды. Они не всегда представляли себе весь энтузиазм, воодушевление и добрую волю наших добровольческих частей. Это непонимание было нам в тягость.

Нам хотелось быстрее дождаться того момента, когда какое-нибудь событие или случай заставит по достоинству оценить силу наших убеждений. Но такой момент долго не наступал. Тем временем, неизвестные и непризнанные, мы должны были довольствоваться службой горькой и полной всяких придирок и упреков.

Мы отметили Рождество и Новый год без особой радости в наших увечных комнатах. Ясли-хлев, огороженные на глинобитном полу для хранения древесного угля, напоминали нам наши домашние рождественские праздники. Дымились чахлые лампадки. Расположившись на соломе, мы смотрели в пустоту. На вершине склона, на верхушках деревянных крестов, стальные каски наших товарищей были покрыты шапками снега, похожими на хризантемы, упавшие с неба.

Иностранные части были очень многочисленны на Советском фронте. На юге находились экспедиционные корпуса Центральной Европы и Балкан, своеобразные в некотором роде части, но раздираемые всяческим соперничеством. Венгры и румыны всегда были готовы выцарапать друг другу глаза из-за какой-нибудь буковой рощи или десяти метров поля люцерны в Пуште. Хорваты, более славяне, чем украинцы, были разделены на мусульман и католиков.