Королевишны #3колбаски - Клементина Бове

– Да ну? И сколько тогда у Попая? На кнопку? Булавку?

Я:

– Так, Колбаски, фокусируемся. Нужно починить колесо. Астрид, покажешь как?

Она показывает, а мы смотрим, как она всё делает. Откручивает, снимает колесо, лупит по нему молотком, чтобы выправить, потом ставит на место, и всё как будто сработало. Потом наливает воды в таз…

Я:

– Ха-ха, а я знала, что там нужен таз с водой!

…погружает туда дырявую камеру, появляются пузырьки…

Я:

– Пузырьки! Она готова!

…потом достаёт камеру, приклеивает резиновые заплатки, как профи, надевает шину и надувает насосом. Мы с Хакимой как зачарованные наблюдаем за процессом в полном умиротворении, в то время как Астрид выкладывается по полной, потея и тяжело дыша в тишине гаража.

Затем она промасливает цепи. Чёрная жирная грязь течёт по её белым рукам, щёлкают передачи, шестерёнки цепляют звенья. Как будто механизмы пробуждаются после шестнадцатилетнего сна в заросшем кустами замке Спящей красавицы, очнувшись от чар Легендарной Миреевой Лени…

Через какое-то время Астрид замечает, что мы вроде как сачкуем, глазея так, без дела, и даёт нам задания: ты завинти это, ты отвинти то, ты смажь там, ты подкачай тут. Команды у неё чёткие и ясные, отмеренные ровно как нам по плечу. Сразу видно менеджерскую жилку – похоже, она неплохо натаскалась на своих странных компьютерных играх.

На часах 15:47, и все велосипеды починены. Мы выносим их во двор.

– Надо бы теперь их опробовать, – говорит Астрид.

Тут нас парализует какой-то ужас. Потому что ещё вчера мы прикалывались про елисейский приём, про «на великах в Париж»… Делали вид, будто и правда туда собираемся, но это всё так…

А теперь… вот они, велики, стоят перед нами, блестят в свете дня и говорят: «А почему бы и нет, в конце концов?» Они ждут, что мы оседлаем их и поведём на Париж. И прямо-таки дрожат от нетерпения. Красно-золотой Giant жаждет лететь стрелой по трассам, ведущим к столице, и подняться по Елисейским Полям, как его дружки из «Тур де Франс». Бежевый жеманно ждёт, когда его идеальные изгибы и звонок, который делает «дрррынь-дрррынь», по достоинству оценят на брусчатке богатых кварталов. А синий крепыш спокойно дожидается, когда потребуется его помощь и он будет ехать вдоль рек, увязать в песке на грунтовых тропах и медленно остывать после знойного дня, опершись на дерево рядом с палаткой трёх Колбас.

– Да мы… мы ведь можем просто попробовать, – говорит Хакима.

– Это ни к чему не обязывает, – киваю я.

– Да, просто небольшая прогулка, – подтверждает Астрид.

И Хакима с самым естественным видом направляется к Giant. Она сидит на нём как птичка на насесте и не достаёт до земли, но это шаткое равновесие, похоже, её совсем не смущает. Астрид Бломваль, не без гордости за свою работу, выбирает бежевого франта. Что ж, отлично, мне достаётся мамин велик, синий крепыш, как раз по росту – как кровать медвежонка Маше, если бы, конечно, Маша была толстухой с тёмно-русой копной на голове вместо золотых кудрей.

Ну, колобки! Пора нам прокатиться!

Когда мы выходим, мама лежит в саду в шезлонге, задрав юбку, чтобы как следует поджарились ляжки, с каким-то талмудом в руках и с мухоподобными очками на носу. Филипп Дюмон как раз закончил стричь лужайку, и она лоснится зеленью так, будто он её пропылесосил. Они провожают нас зачарованными взглядами, словно увидали спросонья, как три королевы со свитами выступают в поход.

– Мирей катается на велосипеде?

– Мирей починила велосипеды?

Мама встаёт, соломенно-жёлтая юбка-тюльпан опадает и чуть трепещет на ветру. Филипп обнимает её за талию. Я подглядываю за ними краем глаза, пока иду по дорожке: они красивые и похожи на американцев перед собственным домом цвета ванильного мороженого, посреди сада с круглыми, как брюссельская капуста, кустами.

Пёс Мурлыка приободрился, услышав шум велосипедов, и уже бежит к нам, махая хвостом, но лизнуть икры не выходит: он быстро понимает, что связался с мастерами руля и педалей и догнать нас нет шансов (с его-то одышкой). Мы уже далеко. Мы несёмся, непрошеные гостьи, в самый центр Бурк-ан-Бреса, мы, колбасные королевы, на прекрасных, сверкающих на солнце великах.

* * *

Не знаю, давно ли вы катались на велосипеде.

Может, вы катаетесь часто. В таком случае, возможно, вы уже привыкли и не замечаете.

Не замечаете чуда.

А чудо велосипеда в том, что он – метла, волшебная метла, несётся, рассекая воздух, послушная малейшему велению мысли; он чувствует твои ладони, ступни, мышцы бёдер, ему не нужно говорить, куда ехать, он знает сам; это волшебная метла.

Но чудо велосипеда в том, что это ещё и конь… да, гордый, мускулистый конь, который может порой захромать, или начать задыхаться, или скрипеть зубами, когда попадётся выбоина поглубже, так что нужно холить велосипед и разговаривать с ним, это важно: он – конь.

Чудо велосипеда в том, что он – звенящий металлический агрегат, чудо механики; нужно восхищаться системой его колёс и шестерёнок.

И когда ты осознаёшь велосипедное чудо целиком, всё это смешивается, сливается с тобой, и ты чувствуешь каждую трещинку на дороге, малейший щелчок передач, чувствуешь, как летишь, разрывая воздух, и как твоя кровь пульсирует в жилах с каждым толчком педали. И вдруг – главное чудо – ты с ним становишься единым целым, стремительным, горячим существом, и мир вокруг – другой, как будто это вы его сотворили.

В Бурк-ан-Бресе ярмарочный день. Обливаясь потом, красные, как помидоры (мы с Астрид – обычные, а Хакима – как «бычье сердце»), привязываем наших гордых скакунов к столбу. Я сообщаю моим Колбаскам:

– Последний раз я неслась с такой скоростью лет пятнадцать назад, в тот дивный миг, когда вылетела из Клауса фон Штруделя и рванула занимать место у мамы в животе.

– Э-э, да, но вообще-то всё происходит немного не так, – объясняет Хакима. – Потому что на природоведении нам говорили, что на самом деле сперматозоид – он, в общем, типа не человек, это только половинка, и только когда он попадает в яйцеклетку, тогда уже начинают образовываться другие клетки, поэтому, в общем, неправильно говорить, будто ребёнок – это тот, кто выиграл в гонке сперматозоидов.

– Ясно. Ну что, пройдёмся по рынку?

Вот только уже через пару осторожных шагов мы чувствуем, как ломит мышцы… а ещё через пару метров уже шатаемся, как собутыльники из бара. Но это даже забавно – вразвалку мы огибаем людей, щупающих дыни и пробующих козий сыр, и они удивлённо оборачиваются на наше «уй-ой-ай», когда мы случайно напряжём какую-то убитую двадцатиминутным заездом мышцу.

– Да что с тобой такое, Мирей? – приветствует меня Реймон из-за своего сырно-колбасного прилавка; каждые выходные я беру у него гроздья сочащихся жиром колбас и головки изумительно белого шавиньоля.