Богатство - Валентин Пикуль

— И погребены с честью, — напомнил Тояма…

Когда «Сунгари» ушел в Петропавловск, к берегам Командорских островов причалил американский транспорт «Редондо», приписанный к порту Сан-Франциско, и Фурусава с Кабаяси сразу же заняли отведенные им каюты. «Редондо» был зафрахтован Камчатским торгово-промысловым обществом, и японцы чувствовали себя в полнейшей безопасности… Через несколько дней тайные агенты Мицури Тоямы, сразу после командорской стужи, окунулись в знойное пекло Калифорнии, японцев ослепил белый камень особняков Сан-Франциско.

В переполненном трамвае они подъехали к богатому отелю, расположенному посреди пальмовой рощи. Как и следовало ожидать, в вестибюле гостиницы их ожидал дородный господин с величавыми манерами человека, привыкшего повелевать, — это был Губницкий! Все трое молча поднялись в номер, где под потолком неустанно намахивал прохладу пропеллер электроспанкера. Но японцы еще обливались потом, и тогда Губницкий резкими жестами бросил каждому из них по вееру.

— Итак, — сказал он, — я вас слушаю…

Под линзами его очков сверкали беспокойные глаза — глаза, о которых Мицури Тояма однажды заметил, что они у Губницкого в десять раз больше его желудка. Фурусава и Кабаяси, обмахиваясь веерами, дали понять, что для захвата Камчатки уже приготовлено полмиллиона японских иен. Из этой внушительной суммы 250 000 иен выделило правительство, а другую половину собрали между собою патриоты «Хоокоогидай±».

Думай, Губницкий, думай! Полмиллиона иен на земле не валяются. Тебе, сукину сыну, начинавшему жизнь почти без штанов, тебе, который считал за благо преподавать чистописание в гимназиях Одессы, ведь тебе сейчас очень много надо… Да и стоит ли сожалеть о захудалой Камчатке, озаренной работой вулканов, если ты давно живешь и процветаешь в благодатном раю Сан-Франциско… Так думай, мерзавец, думай!

Губницкий, усмехнувшись, подлил японцам виски. Они поблагодарили его оскалом крепких зубов, и каждый щипчиками положил в свой бокал по кусочку прозрачного льда.

— Ваш добрый друг, лейтенант Ямагато, — сказал Кабаяси по-русски, — сожалеет, что не мог повидаться с вами в Осаке на выставке, и спрашивал о вашем драгоценном здоровье.

Понятно, что речь шла о «здоровье» Камчатки.

— Передайте лейтенанту Ямагато, — отвечал Губницкий по-английски, — что камчатские рыбные промыслы сохранят желательный для Японии нейтралитет, а в случае, если возникнет затруднительная для Ямагато ситуация, я прибуду в Петропавловск сам…

После ухода японцев Губницкого навестил барон фон дер Бриттен, не знавший, что его коллега по дешевке продает Камчатку японцам, и потому Бриттен, придерживаясь иной ориентации, давно торговался о продаже Камчатки американцам.

Штаты, — намекнул курляндский барон, — никогда не смирятся с усилением Японии на Тихом океане, и России нет смысла терять Камчатку даром — она может получить за нес деньги, как получила их в свое время от продажи американцам Аляски… В конце концов, — умозаключил Бригген, — Россия такая обширная страна, что для нее ампутация Камчатки будет безболезненна.

«Вихрь, вызванный взмахом сабли» причалил к Шумшу. Впрочем, Ямагато прав: еще ничего не было решено.

Был рассветный час, когда «Сунгари» вошел в Авачинскую бухту, миновав узкий пролив, стиснутый песчаной косой, и очутился в уютном ковше внутренней гавани; взору открылся Петропавловск — одна-единственная улица с двумя церквами и пятью кабаками, домишки и сараи карабкались по склонам холмов все выше. На крышах еще лежал снег. Петропавловск досматривал приятные сны.

— Сейчас мы их разбудим, — сказал капитан.

«Сунгари» издал протяжный рев, на который все собаки (а их в городе было немало) ответили бесшабашным лаем. Город проснулся. К пристани сбегались впопыхах одетые люди, чтобы встретить первый в этом году пароход, приплывший из теплых краев, где давно отцвела пахучая вишня… Матрос шмякнул с высоты борта на доски пристани тяжелый кожаный мешок.

Полетучка, — сказал он Соломину, подмигнув. «Полетучкой» здесь называли почту. Нового начальника никто не встречал — так и надо! Ведь телеграфа здесь не было, и никто на Камчатке не знал о его приезде. Приехал — ну и бес с тобою, видали мы таких…

Соломину досталось от предшественника 47 000 казенных рублей, которые были заперты в сейфе, страшная неразбериха бумаг в канцелярском шкафу и… сетка от москитов. Через день он в своем столе обнаружил еще недоеденный кусок засохшего пирога со следами зубов покойного Ошуркова — вот и все!

Андрей Петрович решил не снимать квартиру в городе, а занял две казенные комнатушки, что примыкали к канцелярии уездного правления. Напротив же присутствия размещалась винная лавка, и там до утра черти окаянные заводили граммофон:

Все пташки-канарейки Так жалобно поют.

А нам с тобой, мой милый, Разлуку подают.

Разлука ты, разлука, Ра-адная ста-а-рана…

— Чтоб вы треснули со своей цивилизацией! — в сердцах говорил Соломин, но ругаться в трактир все-таки не пошел…

Не выспавшийся, он лежал в постели, закинув за голову руку с дымящейся папиросой, мучительно переживал свое положение.

В пустых комнатах звонко тикали старые ходики. «Зачем я, дурак, согласился ехать в эту дыру?..» Петропавловск расположен на той же широте, на которой лежат Оренбург, Саратов, Чернигов, Варшава и Лондон. Но разве найдется смельчак, чтобы сравнить бытие в Петропавловске с кипучею жизнью этих городов? Соломин впал в глухое оцепенение, никак не свойственное ему. Первые дни буквально тошнило от вида пустынных пристаней и серых пакгаузов, вызывали содрогание дома обывателей, давно бы упавшие набок, если бы их с гениальной сообразительностью не подперли бы бревнами.

Будь Соломин алкоголиком или ханжой, его, наверное, умилил бы ухоженный вид кабаков и храмов божиих — эти строения резко выделялись на общем мерзостном фоне запустения. Но в этот фон удивительно вписывались и памятники командору Берингу, уплывшему с Камчатки к берегам Америки, и геройским защитникам Петропавловска в Крымской кампании, когда жители отразили нападение англо-французской эскадры… Камчатка, как это ни странно, имела славное боевое прошлое!

— Ну что ж, — сказал Соломин сам себе, — существует только один способ начать — это взять и начать…

Утром он занял место в канцелярии присутствия.

— Странно! Когда во времена Екатерины в Петропавловск приплыл Лаперуз, жители дали в его честь бал — самый настоящий, с пальбою из пушек и музыкой. Я попасть на бал не рассчитывал, но со мною никто даже толком не поздоровался…

Свое недоумение он выразил пожилому чиновнику канцелярии Блинову, который ответил, что Лаперуз тут ни при чем:

— Бывало, не успеешь имя-отчество начальника затвердить, как вдруг — бац! — его на материк, шлют нового. А новый-то приплыл, наорал на всех, так что мы обкламшись ходим, потом соболей чемодана два нахапал и — туда же… яблоки кушать. А мы тут загораем… Так еще подумаешь — стоит ли здороваться?