Жить – интересно! - Алексей Клочковский

Проходит несколько секунд, лифт останавливается, я выхожу вместе с другими пассажирами.

Башня имеет несколько уровней, мы находимся на втором. Впечатление, будто я на огромном балконе, который вкруговую опоясывает башню. Народу на этом «балконе» масса, как на рынке, вращение тел и бурлящий возбуждённый говор. Здесь и пожилые желтолицые камбоджийцы, и тёмные, словно фигурки из шоколада, детишки-пуэрториканцы, и веснушчатые, баскетбольно-рослые шведы – настоящее вавилонское столпотворение и смешение рас, наций и языков. Сквозь это столпотворение протискиваюсь к перилам…

…Ух!..

Вокруг мощно распахивается воздушный простор. Гигантская панорама Парижа легла на все четыре стороны до пределов видимости, и у горизонта слегка размывается в дымке. Впереди внизу, тянется блекло бликующая Сена. Отсюда, с высоты, жилые кварталы, улицы и площади выглядят пятнами разнообразных форм и складываются в красивый, строго организованный орнамент. Взгляду моему приятно скользить, изучающе огибая сложное соподчинение форм и фигур.

Сейчас, глядя сверху, можно представить, что так же, наверное, мог бы смотреть на Париж его воображаемый Главный Конструктор, какой-нибудь фантастический субподрядчик Господа Бога, – смотреть и раскладывать так и эдак всю эту многоугольную стереометрию, прикидывая, как лучше. Как сделать, чтобы сад Тюильри аккуратненько граничил с площадью Конкорд? А улицы чтоб удобно, не толкаясь, подруливали к мостам через Сену? Являя в совокупности своих ремесленных дарований того самого «Главного Конструктора», парижский люд в течение нескольких веков усердно и мастерски сотворял этот великолепный город, открытый теперь нам, вознесшимся на высоту второго уровня Ля Тур Эйфель.

Однако пора спускаться.

С некоторым трудом, поплутав среди поворотов и подъёмов-переходов, нахожу путь вниз – спускаться я решил пешком. Металлическая лестница гулко отзывается под моими шагами. Сквозь стекло на лестничных пролётах вижу далеко внизу маленькие, как игрушечные, автобусы. Понимаю, как высоко нахожусь, и в груди сжимается. Отвожу взгляд в сторону – так спокойнее. Да и, к тому же, по сторонам есть на что посмотреть: очень любопытно выглядит «начинка» башни – она используется для радио– и телевещания, и часть сложной аппаратуры доступна взору.

Но эффектнее всего башня выглядит вечером…

Когда стемнеет, включается подсветка, и вся башня, от подножия до вершины, сияет, как золотая и, словно маяк, пускает вкруговую луч прожектора. С площади, отстоящей на несколько десятков метров, наилучший вид на башню, учитывая её размер.

Вечером на площади собирается масса народу – все ожидают самого эффектного парижского шоу.

Представьте: теплые августовские сумерки, вокруг фланируют отдыхающие, звучат оживлённые голоса, смех, музыка уличных исполнителей. И все взгляды время от времени устремляются к золотисто сверкающей Башне вдали.

Время приближается.

Словно в театре, раздаются нетерпеливые аплодисменты; кое-кто отваживается даже на свист…

И вот оно – ровно в 22.00. Эйфелева башня вспыхивает и начинает переливаться «бегающими огоньками»! Прекрасное и романтичное зрелище!.. Это как алые паруса, как символ мечты и доказательство её осуществимости… Да, Париж умеет в себя влюбить.

Налюбовавшись, мы с друзьями сели в машину и отправились по тёплой летней ночи в отель. По радио звучали песни Мирей Матье, впереди на расстоянии нескольких дней уже брезжили хлопоты, связанные с возвращением на Родину, и всё это настраивало на некий устало-философский лад. Не сомневаюсь, каждый из нас испытывал похожие чувства.

Кроме упоминавшегося «чувства заграницы», и понятного острого любопытства «как там всё у них?..», дальние странствия порождают ещё кое-что… А именно – вопрос: для чего мы путешествуем? В связи с этим мне вспомнилось выражение с одного интернет-форума – «протащить себя через шкуродёр пространства», снять тем самым с себя что-то лишнее, стать «новым». И, возможно, мы путешествуем не столько к отдалённой географической точке, сколько к самим себе – обновлённым, неизведанным, с новым потенциалом и новыми горизонтами…

Его искусству рукоплескали и в нашей стране, и за рубежом. Его произведения высоко оценены классиками, среди которых Родион Щедрин и Андрей Петров. О ком же речь? Встречайте – член Союза композиторов России, лауреат международных конкурсов, заслуженный работник культуры Анатолий Тепляков.

«Дух дышит, где хочет». Эта древняя пословица – о том, что для творческой мысли, для того, что называют «искрой божьей», нет зависимости от пространственных и любых иных координат и обстоятельств. Творческая искорка Теплякова забрезжила в сибирской глубинке, и её звуки и образы навсегда остались щемящим напоминанием о малой родине: скрип ставень в тишине, розовые кружочки сучков и синие от просвечивающего неба щели в деревянном заборе…

Музыкальные способности обнаружились в ранней юности. Далее следовали долгие годы учения – сначала в музыкальном училище, а затем в Новосибирской консерватории.

Вскоре после её окончания уже уверенно разгоревшаяся творческая искра Теплякова встретилась с другой яркой искрой. Ею была индивидуальность опытного композитора Вячеслава Филипповича Павлова. У него Тепляков несколько лет обучался практической композиции. А учитывая, что сам Павлов являлся учеником выдающегося русского композитора Шапорина, профессора Московской консерватории, можно сказать, что в определенной степени зрелое творчество Теплякова – иркутское продолжение московских композиторских традиций, которые восходят к творчеству самого Чайковского, тоже бывшего в свое время профессором Московской консерватории.

В движении

Мое знакомство с Тепляковым началось много лет назад. Это произошло в Иркутском Доме актера. Там проводился вечер, посвященный творчеству Теплякова. Мы с другом сидели, поглядывая то на смуглое и удлиненное лицо композитора, неподвижно сидевшего в первом ряду, то на пришедших меломанов, то на сцену, где музыканты готовились к выступлению. Небольшой размер зала и особое освещение создавали атмосферу таинственности. В зале словно повисло ожидание какого-то магического обряда.

И вот зазвучала музыка…

Она сразу заворожила меня. Это было нечто совершенно неожиданное, совершенно непохожее на музыку других композиторов. Как студент-музыкант, я к тому моменту был уже достаточно наслышан самой разной музыки, от средневекового Палестрины до авангардного Эдисона Денисова. Но услышанное тогда в Доме актера по особенному привлекло новизной звучания, и не только. В первом же из прозвучавших произведений Теплякова многое обращало на себя внимание. Во-первых, камерный состав медных – не деревянных, что привычнее – духовых. При том, что «медь» ассоциируется с массовыми, парадно-площадными, но не интимно-камерными образами. Во-вторых, «медь» – и без ударных. Как же так, мы ведь привыкли к звону тарелок? Тепляков разрушил этот парадно-звонный банальный образ. Разрушил и создал свой, новый образ, странный и глубокий. Далее, в исполнении, если не ошибаюсь, Михаила Клейна, звучала изящная, узорчато-техничная сонатина.