Загадочная Шмыга - Лада Акимова

Когда ушла из жизни Дора Борисовна, ее педагогом стала Марина. И она ни в какую не соглашалась заниматься у кого-то другого. «Ты знаешь с тобой всегда чудеса», — смеялась ученица.

А вот дома, с тех самых пор как начала серьезно заниматься пением, она петь перестала. Сколько раз папа удивлялся: «Танька! Раньше ты пела с утра до ночи, а как начала учиться — словно онемела!» Лишь изредка, только если собирается большая компания… А так, чтобы она солировала, такого уже, к сожалению, нет. Ей почему-то сразу становится неудобно, и она начинает стесняться. Вот парадокс ее натуры.

Пройдут годы, и про нее будут говорить и писать, что поет она легко, тонко, музыкально, с передачей чувств и с ощущением обстановки на сцене. А еще — что подпитывает своим голосом партнеров, режиссеров, дирижеров, композиторов…

Но это все будет потом. А тогда…

Она получила красный диплом об окончании ГИТИСа 30 июня 1953 года, а в октябре того же года — впервые вышла на сцену Московского театра оперетты. В театр ее пригласил Иосиф Михайлович Туманов. Вот так и решилась ее судьба.

«О! Ученый мир пожаловал в оперетту!» — прокомментировал ее первое появление в театре патриарх советской оперетты Григорий Маркович Ярон. На первый взгляд — ну какая она актриса Театра оперетты: строгие платья, очки, которые она иногда поправляла одним только ей присущим жестом, и огромное желание получить ответы сразу на все свои «почему».

— Девочка! — подтрунивал над ней Ярон. — Ты же в оперетту пришла работать!

А уж когда Туманов вводил ее на небольшую роль служанки Берты из кабачка «Седьмое небо» в спектакль «Вольный вечер», на репетицию набивался чуть ли не весь театр.

— Господи! — причитала она. — Ну почему же обязательно надо танцевать на столе?

Это звучало настолько трогательно и по-детски наивно, что не могло не вызывать восхищения и уважения у корифеев театра. Для нее просто забраться на стол уже было чем-то невероятным. Ее полюбили практически все сразу — настолько она была открыта и доброжелательна. Лишь однажды Туманов услышит вопрос: «Зачем вы взяли в театр такую некрасивую девочку?» И тут же даст ответ: «У этой девочки большое будущее». Стоящий рядом при этом разговоре Ярон добавит: «Она еще нас всех переиграет!»

Отныне вся ее жизнь протекала в стенах театра. Занятия вокалом, балетный класс, спевки, репетиции, сценические, оркестровые… Вечером спектакли. Она не очень хорошо знала оперетту — в детстве и юности ходила в Большой театр, и поэтому сейчас наверстывала упущенное. Смотрела из зрительного зала на тех, с кем в ближайшее время ей предстояло выходить на одну сцену. Она на лету впитывала все увиденное и услышанное — и училась, училась, училась. Изо дня в день она видела повседневную, настойчивую, кропотливую работу. С самого утра огромное здание театра заполнялось звуками. Перестук каблуков, приветственные возгласы, пробуждается чья-то неуверенная гамма, волнами накатываются аккорды рояля. Из хаоса звуков рождается трудовая симфония театрального дня.

Именно тогда она поняла одну простую истину: себе актер не принадлежит. С утра и до вечера он отдает себя сцене. А если ты вечером не занят в спектакле, это вовсе не означает, что ты свободен, — в театре всегда должны знать, где ты находишься в свободное время, вдруг срочно понадобится заменить в вечернем спектакле заболевшего коллегу.

Постепенно ее вводили на роли в старых спектаклях. И уже тогда были ее собственные репетиции, к обязательному занятию по вокалу добавлялись уроки с концертмейстером.

В то время она еще не избавилась от своей стеснительности и зажатости. Сидя в зале на репетиции, думала только об одном: лишь бы на сцену не вызвали.

А московская публика уже обратила внимание на новую молодую актрису. И у нее появились свои поклонники. Они ждали ее возле служебного входа, провожали на почтительном расстоянии до метро. Молодые люди дарили цветы. Она же по-прежнему стеснялась. И старалась как можно быстрее распрощаться с ними.

Однажды это увидел Ярон и на следующий день прочел ей «целую лекцию», объяснив, что поклонники должны быть у любого артиста, а уж у артиста оперетты — тем более. И самые преданные из них впоследствии могут стать настоящими друзьями. Они близки артисту, потому что вошли в его жизнь не просто через его искусство, а именно через музыку. И зачастую артист находит в них больше понимания и сочувствия своему творчеству, нежели даже в собственной семье. Как правило, это одинокие люди, и их жизнь приобретает смысл, когда они приходят посмотреть на своего кумира. Ведь лишь во время спектакля с любимым артистом можно окунуться в совершенно другой мир — хоть на несколько часов забыть о настоящей жизни. Вот они и есть самые преданные зрители. И самые искренние — потому что удачи, равно как и провалы, воспринимают как личную радость или личную боль. Это они начинают аплодировать кумиру, увлекая за собой сидящих рядом зрителей, создают нужную атмосферу в зрительном зале. И по большому счету артист-то и выходит на сцену ради нескольких человек. И играет для своих родственников, знакомых, поклонников и… коллег-соперников. Это «коллеги» могут позлорадствовать, поклонники — никогда. Рассказал о том, как поклонники Лемешева не раз спасали его во время спектаклей. Но… с ними необходимо выработать определенную тактику, ведь они могут как помочь, так и навредить. Потому что «сыры» и «сырицы» — не просто поклонники, как у драматического актера. Они другие. Более экзальтированные, более эмоциональные, в них все более… На то они и «сыры». Именно так называют фанатичных поклонников с легкой руки все того же Сергея Яковлевича. Напротив подъезда, в котором он жил, на углу улицы Горького и Камергерского переулка, находился магазин «Сыр». Круглосуточно дежурящие в любую погоду поклонницы то и дело забегали туда погреться. Выйдя как-то из дома, Лемешев сердито обронил: «Ну что вы, право, раскатились, как сыры…» С тех пор, выходя из театра ли, из дома ли, он частенько произносил эту фразу. На некоторое время это остужало пыл экзальтированных особ, и они какое-то время молча следовали за своим кумиром на почтительном расстоянии, благоговейно глядя в затылок. А потом начиналось все по новой.

— Но я же не Лемешев! — заливаясь от смеха, только и сумела она тогда произнести.

— Вот начнешь играть главные роли, тогда и поймешь! — то ли шутя, то ли серьезно сказал Ярон.

Пройдет немного времени, и она в саду «Эрмитаж» забудет о всех наставлениях Ярона и выработает свою тактику поведения с поклонниками. В тот вечер они устроили бойню, выясняя, кто из них главнее и ближе к ней. Узнав об этом, она построила их всех в одну линейку и, поправив очки своим неповторимым жестом, строго произнесла: «Значит так, девочки и мальчики! Еще один раз вы позволите себе подобное — и больше никто из вас в театр уже не войдет!»

Что ж, как говорила одна из ее героинь: «Талант — отягчающее обстоятельство».

Видимо, именно в тот момент у нее и появилось это новое для нее качество — возводить стену между собой и поклонниками, мужчинами, чьи назойливые ухаживания ее раздражают, людьми, с которыми ей не очень приятно общаться. Она делала это достаточно жестко, но обижаться на нее было невозможно. Просто люди понимали, что с ней невозможно панибратство.