"Все объекты разбомбили мы дотла!" Летчик-бомбардировщик вспоминает - Георгий Осипов

— Не промажешь, Федя?

— Не промажу. Выдержи хорошо боевой, а ветерок я уже заранее промерил, — отвечает Желонкин.

— Боевой!

Вокруг самолета вспыхивают красные звездочки разрывов снарядов. Через тридцать секунд зажигательные и фугасные бомбы полетели на врага. Разворачиваюсь на запад и через пять минут снова иду на цель. Сброшенные зажигательные бомбы перечеркнули цель яркой полосой огня. Кажется, что этот огонь освещает самолет и демаскирует его. Впереди по курсу опять мельтешат красные вспышки разрывов зенитных снарядов. Сбросив на цель остальные фугасные бомбы, берем курс на аэродром[10].

Но найти свой аэродром оказалось очень трудно. Светомаяк у Мятлева прекратил работу. Световых ориентиров на аэродроме ни одного нет. Даже стартовый наряд держал посадочный знак из фонарей все время под колпаками, чтобы не подвергнуться удару фашистских бомбардировщиков. Несколько раз безуспешно мы заходили от перекрестка Варшавского шоссе и железной дороги в попытке обнаружить аэродром. Наконец нам это удалось. Стали в круг, зажгли бортовые огни. После этого нам открыли посадочный знак и перед приземлением включили посадочный прожектор.

Первая же ночь боевой работы полка показала недостаточность навигационного обеспечения и аэродромного обслуживания. Из-за отсутствия приводных средств на аэродроме четыре экипажа в ночь после выполнения ударов по фашистским войскам в Ельне не смогли найти свой аэродром и произвели посадку на запасных.

12 августа я повел на боевое задание звено с задачей уничтожать и изнурять живую силу противника в районе Ельни, Леонидово и Данино. Ночь была светлая, и ведомые летчики быстро пристроились и уверенно держались в боевом порядке. Зайдя на цель вдоль железной дороги, мы на первом заходе сбросили по две бомбы по войскам противника в Ельне и ушли на запад без всякого противодействия. На втором заходе мы нанесли удар с тыла по скоплению фашистских войску Леонидово. Здесь зенитная артиллерия противника встретила наши самолеты плотным заградительным огнем. Я терялся в догадках о том, как немцы определяли данные для стрельбы без освещения нас прожекторами. На последнем заходе по две оставшиеся фугаски мы сбросили на фашистов в Данино. Как только бомбы были сброшены, я начал противозенитный маневр. Во время маневра летчик Устинов не удержался в боевом порядке, отстал и потерял мой самолет. Возвратились на свой аэродром парой и благополучно произвели посадку. Утром вернулся на свой аэродром и Устинов, севший ночью на запасном аэродроме Россошное[11].

На рассвете 13 августа мы проснулись от завывания и взрывов бомб и лающих звуков очередей фашистских самолетных пушек. Аэродром бомбили и штурмовали девять самолетов Ме-110. Укрывшись в неглубоких щелях, бессильные оказать противодействие, мы ругались, и только комиссар Лучинкин приговаривал:

— Рано вы, фрицы, прилетели. Значит, этой ночью мы достали вас до самых печенок. Ничего, мы тоже посетим вас в вашем осином гнезде.

Фашистские самолеты сначала засыпали аэродром прыгающими осколочными бомбами — «лягушками», а затем, не встречая противодействия, обстреляли из пушек наши самолеты, места расположения личного состава, столовую и автомашины. В результате вражеского налета был уничтожен один бомбардировщик СБ, один был поврежден. Кроме того, в других частях сгорели один самолет Пе-2 и три истребителя ЛаГГ-3[12].

После этого налета немцы бомбили наш аэродром каждый день, а иногда и по два раза в день. В основном личный состав нормально выдерживал боевое напряжение в воздухе и систематические бомбежки на аэродроме. Но у отдельных психически слабых и неустойчивых людей проявлялись срывы и самолетобоязнь. Заслышав пульсирующий гул приближающихся фашистских бомбардировщиков, они прятались в щели и цепенели. Так, по несколько часов не выходили из щелей техник В., перед этим контуженный и засыпанный землей в щели, и дежурный врач батальона аэродромного обслуживания, раненный накануне осколком в спину.

Разбросанные по аэродрому «лягушки» представляли большую опасность как для людей, так и для самолетов. При малейшем касании «лягушка» подпрыгивала на высоту три-четыре метра и взрывалась, поражая осколками.

Команды солдат батальона медленно очищали от «лягушек» стоянки, полосу выруливания и летное поле. Командир полка Суржин кричал на командира батальона:

— Почему до сих пор аэродром не очищен от «лягушек», разбитых и сгоревших самолетов?

— За три недели ваш полк уже пятый на аэродроме, а я один. Каждый день немец бомбит. Когда же мне успеть убрать все эти проклятые «лягушки» и битую технику? Мне и горючее, и бомбы надо подвозить, — тихо отвечал командир батальона.

— Я буду докладывать командующему, что не могу летать! — кричал Суржин.

— Докладывайте, — так же тихо ответил командир батальона.

Для того чтобы очистить аэродром от «лягушек», штурман Кравец сформировал три команды стрелков-радистов с карабинами. Они прочесывали аэродром и расстреливали обнаруженные «лягушки» из карабинов с расстояния 30–35 метров. Инженер полка Я. М. Римлянд применил для уничтожения «лягушек» еще более эффективный способ. Длинный стальной трос он приказал взять за концы мотористам и заставил их волочить трос по аэродрому. «Лягушки», задетые тросом, подпрыгивали и взрывались, а трос тащили дальше. Общими усилиями к вечеру аэродром был очищен от «лягушек» и готов к полетам.

Горечь первых поражений и потерь не вызвала у летчиков, штурманов и стрелков-радистов сомнений в том, кто победит в этой войне. Люди искали тактические приемы и способы как выстоять в борьбе с врагом и как его победить.

В ночь на 13 августа экипажи полка, действуя эшелонированно, один за другим наносили удары по фашистским войскам. Наш экипаж вылетел в полночь. Ночь была светлая. Ельня горела. На высоте двух-трех тысяч метров белыми пятнами плыли облака. На боевом курсе самолет захватили лучи прожекторов, и вскоре начался обстрел зенитной артиллерии. От нестерпимого света режет глаза. Веду самолет по приборам. Но вот бомбы сброшены по северной части цели. Пытаюсь уйти от прожекторов в кучевое облако. Три луча погасли, но четвертый продолжает держать наш самолет в луче. Прекратился зенитный огонь, а затем погас и прожектор. Не успели глаза привыкнуть к темноте, как самолет задрожал от стрельбы хвостового пулемета.

— Истребитель справа сверху, — сообщает стрелок-радист.

Выше крыла чиркнули красные трассы пушечного огня. Бросаю самолет влево в ближайшее кучевое облако, затем в следующее, но самолет быстро проскакивает их, а истребитель не отстает и снова атакует. Жданов отстреливается и близко его не подпускает. Чтобы уйти из-под огня истребителя противника, маневрирую разворотами вправо и влево на десять-двенадцать градусов и резким скольжением со снижением по информации стрелка-радиста и по своим наблюдениям. В результате большинство огненных трасс летит мимо самолета. Трудно сказать, сколько длился этот бой, но тогда мне казалось, что очень долго.