Станция Кафе Отправление - Альберт Иванович Калинов

– Еда, – выдал Саня и тут же стал наблюдать, как у собеседника меняется лицо от интереса к разочарованию.

– Еда?

– Ага, – пожимая плечами, кивнул Саня.

– Ясно… – сделав гримасу мировой скорби, мужчина покачал головой, чем ещё раз удивил Понедельникова.

Быстро отгоревав, гражданин преобразился лицом и протянул руку навстречу Сане, через стол, как сделал бы это партнёр по партии в шахматы, и представился:

– Сушинский Бальтазар.

– Александр Понедельников, – пожав руку незнакомцу, в ответ представился Саня.

После недолгой паузы на этот раз Понедельников решил первым продолжить разговор.

– Бальтазар, мне интересно, чем же так расстроило вас моё признание по поводу еды? Мне казалось, люди для того и посещают кафе.

– Не обижайтесь, Александр, да, вы правы, всё верно – еда. Но я знаю, что вы человек рассуждающий, ищущий и даже больше… Предположу, что передо мной философ.

– С чего вы взяли? – ухмыльнулся Понедельников.

– А с того, что сюда другие не приходят. Вы видели хотя бы раз в этом кафе полный зал посетителей? Нет? Вот и я не видел. Столов-то поглядите сколько, а людей нет. И не в прибыли дело, и не в управлении. Я уверен, что они вас уже удивили. И вы прекрасно понимаете насчёт этого места, но разобраться немедля и во всём не спешите – приглядываетесь, созерцаете. Ну вот, значит, философ или сыщик, – и, видя,что Саня собирается вновь возразить, поспешил сказать:– Нет, и не говорите, никакой вы не сыщик, философ – говорю вам. Ну всё же я увёл вас от вашего вопроса. Так вот… Еда. Мне кажется, это слишком просто для вас.

Поднявшись из-за стола, Бальтазар удалился, а затем вернулся, держа в руке стакан с чаем в серебряном подстаканнике, и сел на прежнее место. Он бережно взял газету, что ещё недавно лежала под Саниным задом, развернув её, продолжил:

– Я расскажу вам о себе. Если, конечно, вы не возражаете.

Саня не возражал.

Прежде чем начать, Сушинский достал из футляра салфетку и протёр очки.

– Я начну свой небольшой рассказ с самого начала, а оно, как известно, у каждого из нас в детстве. Так вот уже в школьные годы я понял о жизни всё, во всяком случае так мне тогда казалось. И дело было не в юношеском максимализме, а в том, что я был из очень бедной семьи. Не удивляйтесь, и в прекрасных местах для детства, каким являлся СССР, были язвы неравенства. Конечно же, тогда были другие бедные, а уж тем более и другие богатые, нежели сейчас.

Моя мать работала формовщицей на заводе, и,хотя зарплата у неё была небольшая, трудилась она, как сказали бы, не покладая рук. Помню, как мама часто уходила в ночные смены, а утром возвращалась и, растирая распухшие ноги, засыпала прямо на моём стуле. Так она пыталась уделить мне внимания, пока я собирался в школу. И всё работала, работала… А в то же самое время отец мой пил горькую по-чёрному. И в отсутствие матери наша квартирка превращалась в забегаловку и ночлежку одновременно для его приятелей, собутыльников. И пропивал отец вместе с компанией больше, чем мать могла заработать.

Я же учился, как бы это сейчас назвали, в престижной школе. И был в этой школе особенным, – Бальтазар ухмыльнулся, поправил очки и продолжил:– У моих одноклассников родители принадлежали сплошь к советской элите: номенклатура, партработники, начальство всех мастей, а у одного из наших мальчиков папа и вовсе был прокурор. Представляете? Ни одного выкормыша из рабочего класса… Один только я. Да ещё и Бальтазар… Все Вовки, Ромки, Димки, а я – Бальтазар, – здесь он опять заулыбался и не спеша глотнул чая.– Я вас не утомил рассказом?

– Нет, что вы! Мне интересно, – искренне поспешил успокоить Сушинского Саня.

– Ну и, понятное дело, социальное неравенство переполнило этот школьный горшок и выплеснулось наружу. Не стану вас утомлять дальнейшими событиями, вы и так прекрасно можете их представить.Но вот однажды во времена моей службы в армии нас, солдат-срочников, повели на экскурсию. То был захолустный музей, какие обязаны быть у города, имеющего хоть какую-нибудь историю. Там на глаза мне попалась провинциальная газета, датирована была та газетёнка второй половиной девятнадцатого века. От нечего делать читаю то, что выведено крупным шрифтом: «Бальтазар Сушинский, купец, меценат, владелец двух мануфактур». Далее хвалебная статья и слова благодарности от имени градоначальника и жителей города за возведенный им пансион для сирот и церковь, – Сушинский отметил интерес на лице Понедельникова и продолжил:– Сушинский я по матери, и Бальтазаром-то меня окрестили, потому что слышала она рассказ своей тётки о каком-то нашем знатном предке.

Я-то думал, что сказки всё это, а оказалось,истинная правда. Когда вернулся из армии, занялся вопросом серьёзно, вдобавок и времена поменялись… Всё точно, так и есть. Это мой прапрадед. О нём даже несколько телепередач сняли как о меценате и одном из лучших представителей купечества. Представляете, какая отрада? Я воспринял эти факты как реабилитацию самого себя и с этих самых пор полюбил старые газеты.

На последней фразе Бальтазара в кафе объявились трое: мужчина средних лет, подросток и молодая женщина. Они проследовали до облюбованного Саней столика, того самого, что, со слов Пышки, на сегодня был заказан, и без суеты расселись по кругу. Паренёк расположился спиною к Понедельникову, мужчина занял место, с которого хорошо был виден весь зал, женщина выбрала место, с которого он мог видеть только её профиль. В этот момент к вновьприбывшим подошла официантка. Саня узнал в ней ту, что обслуживала в его первый визит сюда. Эта девушка негромко заговорила, очевидно, принимая заказ.

– Вижу, Александр, вы меня совсем не слушаете, – вдруг Бальтазар снова дал о себе знать. – Неинтересно?

– Ну что вы… Очень даже… Теперь есть над чем подумать. Вы книги писать не пробовали? Мне кажется, был бы прекрасный сюжет.

– «Подумать»– как верно вы заметили… – новый Санин знакомый вынул из карманчика брюк часы на золотой цепочке, открыл крышку и взглянул на циферблат. Саня оценил дорогой брегет.

– Это наследство от знаменитого родственника? – пошутил Саня и, к удивлению, попал в точку.

– Да, эту вещь мне передала моя тётка перед самой своей кончиной. Вот, полюбуйтесь!– Бальтазар продемонстрировал собеседнику именную надпись, выгравированную на крышке часов. – Ну вот… пришло время мне уходить, – Сушинский вложил часы обратно в кармашек и поднялся. Он протянул Понедельникову руку: – Рад нашему знакомству, уверен, что мы обязательно увидимся ещё, – и, прихватив газету, удалился.

– Хм,– удивился Саня тому обстоятельству, что Сушинский предпочёл выйти не в ту дверь с