В шаге от вечности - Алексей Алексеевич Доронин

последней технологической революции. Поэтому тут много было старомодного — и в архитектуре, и в планировке городов. Много приятного для глаза, штучного, а не штампованного. Странно, но архитектура его не раздражала, если казалась старомодной. Во время остановки в Утрехте Ларсен чувствовал почти физическое удовольствие, глядя на шпили и каменные стены, на флюгеры и красную черепицу, на часовую башню на вокзале — хоть это и был новодел.

И пригородные дома почти все имели свой облик — в отличие от Северной Америки, где он прожил десять лет. И это были не типовые изделия из досок или кирпича. Хотя изредка попадались коробки китайских модульных домов и даже напечатанные на 3d-принтере «мини-коттеджи». На юге у Средиземного моря их было еще больше, как и в теплых широтах Азии, где они доминировали везде, кроме городов.

Когда-то (да так ли уж давно?), сразу после колледжа и курсов по архитектуре — Ларсен успел пару лет поработать агентом по недвижимости, чтоб накопить двадцать тысяч глобо на дальнейшее обучение. Поэтому мог на глаз определить год постройки и стоимость каждого из домов, хоть это и вызывало у него отголоски неприятных воспоминаний. О том, как его сократили первым из их отдела по причине «низкой мотивации к труду». Правда, позже он узнал, что хозяин юридической конторы заменил всех работников, одного за другим эвристической программой.

Именно там Олаф познакомился с Элеонорой. А потом они уже вместе переехали на другой континент в Сан-Диего, где он стал учиться на инженера по авиационной технике. А восемь лет спустя, после окончания учебы, практики работы бортмехаником малого джета и получения десятка сертификатов и лицензий — он перешел в сектор пилотируемой астронавтики. После еще нескольких лет подготовки он совершил свой первый полет к МКС (цифру «три» в ее названии обычно опускают). А потом и за пределы магнитного поля Земли — до окололунной станции «Прометей». Хотя в детстве Олаф никогда не грезил космосом. Для него важнее было зарабатывать деньги в перспективной отрасли. Он был прагматиком, а не мечтателем.

Они были, как говорится, upwardly mobile. И быстро продвинулись до upper middle-class. Детей они планировали на потом. Знал ли он тогда, что эти планы окажутся фарсом, а его деньги — из-за хитро составленного брачного контракта — достанутся в основном этой сучке и ее латиносу?

И с тех пор, как его жизнь треснула, мечта у него появилась. Заставить заплатить. Наверно, шейхам было легко объяснить ему, что мир порочен. Он это и так знал.

Фонари тут действительно были красные. Хотя их — как подсказала «Ультрапедия» — поставили относительно недавно, во время последней реконструкции этого квартала, который в двадцатые годы захирел из-за запретов правозащитных организаций («женщина не должна быть мясом на витрине!»), а потом в тридцатые серьезно пострадал во время беспорядков и долго стоял полузаброшенным из-за негласных запретов со стороны исламской общины города на порочный образ жизни.

Но с новой стабильностью экономики недвижимость здесь снова стала дорожать, а с системой глобального спутникового мониторинга и следящими дронами — порядок вернулся. Еще на протяжении восьми лет тут в стеклянных боксах и за окнами выступали только роботы и крутились трехмерные изображения. Ведь специалистами по gender studies было доказано, что влечение к противоположному полу является всего лишь социальным конструктом, а не биологической потребностью.

Но потом снова вернули живых женщин, потому что профсоюз работниц этой сферы выиграл суд и у городской ратуши, и у Европейского Женского Фронта, и даже у двух имамов — все из которых требовали вечного запрета на богопротивное зрелище.

Запрет отменили, признали неконституционным.

После новых изменений в глобальном законодательстве и нравах вернулись и «жрицы любви», уже не как парии, а как представительницы профессионального сообщества. Этот злачный район был известен на весь мир и представлял собой культурный бренд. Выглядел он как сплав седой древности и «золотого ХХ века», которому почему-то присвоили статус эталона цивилизации. От современности тут были только роботы — куда же без них, мусорщиков, носильщиков и торговцев?

Сначала Ларсен прошелся по Чайна-тауну. «Ультрапедия» сказала, что раньше тот был совсем маленький, но после волн беженцев Темного Десятилетия разросся в четыре раза. Впрочем, едва ли десятая часть китайцев жила изолировано. Остальные без труда интегрировались в городе и по всей стране. Как происходило повсюду на планете.

Посмотрел на китайских драконов. Прокатился на рикше, обычном, хотя и механические тут были. Совсем как в Азии. Пообедал в ресторанчике — не очень плотно. Никакой утки по-пекински, только порцию лапши чаджанъмён.

Впрочем, публика тут была такая же смешанная, космополитическая — как и на других улицах Амстердама. Только седоусые (усы у них висели совсем как у драконов!), козлобородые старики в свободных одеяниях, засевшие в витринах лавочек, были похожи на состарившихся бойцов «триад». Хотя, скорее, были обычными ремесленниками или торговцами, а то и вовсе банковскими клерками на пенсии, в молодости щеголявшими в европейских костюмах, а к старости вернувшихся к традициям предков.

Насытившись — и визуально, и телесно — Абдул-Рашид направил свои стопы в самое чрево порока. Именно так себе он мысленно сказал.

Несколько угрюмых небоскребов-миражей в духе Чикаго времен «сухого закона» частично заслонили северный край неба. Сотканные из холодной плазмы — ионизированных молекул воздуха — они тоже были испещрены рекламой. Считалось, что они добавляют атмосферности, но судя по местной прессе, в городском совете уже пару лет шли дебаты — отключить их или оставить. Тут мог бы сниматься хороший фильм-нуар, в котором органично бы смотрелись пьющие детективы в широкополых шляпах и мокрых от дождя плащах, роковые красотки и жестокие убийцы за каждым углом.

Впрочем, один убийца тут действительно был. Никто не допустил бы его до такого важного дела, если бы он не был хоть раз испытан кровью.

Настоящие высотки в этом районе строить было запрещено, как и в соседних. Небоскребы высились в семи километрах к северу, в заливе — их фундаменты уходили прямо под воду, в скальное основание вокруг которого был насыпан остров Утопия, и их огни были хорошо видны отсюда в любую погоду. Как и мельтешащие между ними коптеры и конвертопланы.

Это было одно из немногих мест, где действительность не уступала миражам-голограммам и «оболочке». Просто, когда ты открывал «оболочку», ты начинал видеть немного другие картинки — не совсем те, которые встречал на улице без нее. А если ты решал откуда-нибудь из гостиницы «подключиться» и прийти в это место уже в виде аватары — то вполне возможно,