Неизвестным для меня способом - Макс Фрай

«Ой, да ну что ты, не за что извиняться», – ответила Арина, а сама подумала, что на обратной дороге у нее снова будет пересадка в Риге, правда не шесть часов, как сейчас, а чуть больше трех, но ладно, маршруткой до центра здесь получается очень быстро, надо будет смотаться и обязательно еще раз сфотографировать этот дом.

Но ничего не вышло: рейс задержали, так что когда приземлились, до пересадки осталось всего полтора часа, в город не съездишь. Уже по дороге из аэропорта Арина сообразила, что дом можно найти на гугл-картах, но и на карте вместо нормальной картинки было мутное желтое пятно. Ее это, по идее, должно было рассердить, как всегда сердили неожиданные препятствия, но почему-то наоборот, успокоило. Если уж карты Google не могут справиться с чертовым домом, какой с меня спрос.

Так и сказала потом: слушай, ну какой с меня спрос, если даже гугл не может, – и мама сочувственно покивала, призналась: я в интернете фотографии этого желтого дома на улице Стабу долго искала, но ни одной так и не нашла.

Арина хотела спросить: а чего он вам с папой так в душу запал? Или просто обидно, что на пленке ни разу не получился, и теперь хочется его победить? Но мама сама сказала, наливая ей чай: это был самый лучший наш отпуск. Да, лучше Праги и Барселоны и даже Венеции; я знаю, что тебе Рига не нравится, но каждому свое. Очень уж хорошо нам там было, вот правда, пока жили там, чувствовали себя, как в молодости, оба, и я, и папа, и дело даже не в том, что ничего не болело, хотя, кстати, и правда ничего не болело ни у него, ни у меня, видимо, рижский климат нам так удачно подходит… ну или не климат, не знаю. Помнишь, ты тогда писала диплом и обижалась, что я не спрашиваю, как движутся дела, а я не понимала, о чем тут спрашивать и зачем, совершенно не волновалась ни о твоем дипломе, ни о бабушкиной руке, ни о задержанном папином гонораре, и не потому, что мне наплевать, просто знала, что все как-то само уладится, а если вдруг даже нет, потом разберемся, а пока у нас отпуск, и нам хорошо. Сама себя не узнавала, я же тревожная курица – ну чего ты смеешься? Оно так и есть. Но тогда в Риге все было иначе. Хотя дело не в самой Риге, мы же с папой и раньше несколько раз туда ездили, нам очень нравилось, но никакого сравнения. Так что все-таки дом виноват!

Заколдованный дом, – улыбнулась Арина, и мама совершенно серьезно ответила: знаешь, иногда я и сама думаю, что заколодованный. Некоторые факты иначе просто не объяснишь. Взять хотя бы двор с садом. Слушай, какой же там был огромный внутренний двор! С улицы ни за что не догадаешься, что за домом скрывается такое пространство; мы с папой кругами по кварталу ходили-ходили, так и не поняли, где тут помещается сад. Сад – не то слово, почти целый парк, причем со своим микроклиматом; нет, правда, там всегда было заметно теплее, чем в городе. И скамейки каким-то образом оставались сухими после дождливого дня. И росли деревья, какие в Риге, по идее, расти не могут… Да ну тебя, почему сразу пальмы? Пинии там росли, как в Италии; правда, всего две. И беседка была увита глицинией, я всегда думала, она более южная, но когда мы приехали, были майские праздники, и глициния в нашем саду цвела вовсю. А на лужайке перед домом стоял большой деревянный стол, за которым жильцы пили кофе; никаких специальных правил на этот счет не было, что ты, просто все соседи как-то сами, не сговариваясь, по утрам выходили во двор с чашками и тарелками, а вечером опять понемногу собирались, грех сидеть в помещении, когда есть такой сад, иногда кто-нибудь приносил вино, доставали шахматы или нарды, тогда засиживались допоздна, одни играли, другие просто разговаривали, и так душевно получалось, что жалко было уходить спать. Ты же меня знаешь, я вообще чужих не люблю, подолгу к каждому привыкаю, для меня светские разговоры с малознакомыми людьми – работа, совершенно невозможно расслабиться, но тогда меня как подменили, только рада была компании. Там еще, знаешь, все жильцы оказались какие-то удивительные. Таких людей вообще не бывает. Вернее, бывают, но чтобы сразу все собрались в одном месте – не верю! Чувствовала себя так, будто мы с папой попали в книжку. Даже не в книжку, а в сериал, такой хороший, что второго сезона не снимут никогда. Представляешь, на одном этаже с нами жила гадалка на картах Таро, маленькая огненно-рыжая немка в смешных круглых очках, с сыном-подростком, который присматривал за ней практически как отец, и правильно делал, она была настолько рассеянная, что иногда зачерпывала ложкой мороженое и отправляла его не в рот, а в нагрудный карман, но при этом умница редкостная, золотое сердце, светлая голова. Потом Томас, молодой, но очень серьезный эстонец с серебряными волосами, нет, не седыми, а именно серебряными, крашеными; я однажды не удержалась, спросила, и он не обиделся, а рассказал, что красит их в честь погибшего брата, тот был чудак и богема, и теперь хочешь не хочешь, надо дочудить за него. Катя, хозяйка художественной галереи, и Лиза, то ли ее сестра, то ли просто подружка, я так и не поняла, красивая, как фотомодель, которая всем рассказывала, что пишет роман, и каждому обещала, что обязательно вставит в книгу; я даже сперва испугалась, не хочу, чтобы про меня невесть что сочиняли, но Катя, когда сестры не было рядом, сказала мне по секрету, что волноваться не надо: Лиза пишет книги не наяву, а во сне. А еще там был дядя Липот, старик, который говорил только по-венгерски – представляешь, даже по-английски ни слова не знал, но так умел объясняться жестами, что мы все его понимали; тогда казалось нормально, но теперь, задним числом, удивляюсь, как это мы так. И другой старик, негр, черный как деготь, с белоснежными седыми кудрями – вот он на десяти языках говорил, если не больше, включая русский, который знал, как родной, хозяйка называла его «господин профессор», а он смеялся и добавлял: «кислых щей». А сама Агата, хозяйка – о-о-о, видела бы ты ее! Дама почти двухметрового роста, с вот такими плечищами, выглядела, как переодетый гвардеец, но надо сказать, очень красивый гвардеец, глаз не оторвешь. И консьержка – там в подъезде всегда сидела консьержка, миниатюрная азиатка, совершенно без возраста, настоящая фея-лиса, как у Пу Сунлина, и при этом такая строгая, невозмутимая, даже неумолимая, как фэбээровец из кино. Всегда выходила из своего закутка, провожала жильцов до порога, сама открывала дверь, говорила: «Хорошей вам прогулки по Риге» и слегка, почти незаметно кланялась, такой уж был у нее ритуал; я поначалу стеснялась, что она из-за нас подскакивает, но правила дома есть правила дома, они украшают и одновременно структурируют жизнь, так сказала Агата, и мы с папой подумали: ладно, если уж хозяйка считает, что консьержка должна всякий раз подскакивать, не стоит ей возражать…

Обычно немногословная мама сейчас тараторила так, что слова не вставить, но Арина все-таки вставила, просто из спортивного интереса. Спросила: так она что, круглосуточно там дежурила? И по ночам?

Не знаю, мы засыпали еще до полуночи, как набегавшиеся дети, очень уж сладко там спалось, – ответила мама и как-то внезапно погасла. Повторила: это был самый лучший наш отпуск, вот сейчас начала тебе рассказывать и поняла, что не могу объяснить, почему. Но до сих пор скучаю по этому дому, цветным витражам в подъезде, оранжевым шторам на наших окнах, из-за которых даже пасмурный день кажется теплым и солнечным, саду с глицинией, всей этой безумной компании, а больше всего – по самой себе, легкомысленной и веселой, какой я в те дни была. Всего десять дней мы там прожили, а кажется, много лет; нет, не кажется, вспоминается. Ну как бы «вспоминается», на самом деле я понимаю, что просто мечтаю и фантазирую. Но все равно иногда почти верю своим фантазиям, потому что верить очень приятно. Странная все-таки штука человеческая голова. А папа как-то проговорился, что тот рижский дом ему часто снится, я тогда так и села, ты же знаешь своего папу, я была уверена, ему вообще никогда ничего не снится, он в жизни на такие темы со мной не говорил.