Путешествие в поисках смысла жизни. Истории тех, кто его нашел - Рами Блект

После того как Жека рассказал о себе, Пархомин показал, где тот может поесть, и дал напутствие: «Старайся служить хорошо, потому что здесь все зависят друг от друга, и твоя небольшая ошибка может стоить многим жизни – и твоим сослуживцам, и тем, кого мы будем защищать». После этого, дав еще несколько важных наставлений, отправил его к сержанту Зубину.

И начались боевые будни. Подъем по тревоге: какая-то колонна попала в засаду, и они обязаны первыми вылететь на место; сами по несколько дней просиживали в засаде, поджидая духов, вытаскивали раненых и убитых с поля боя, сопровождали машины с тяжелоранеными до госпиталя, выполняли и другие подобные задания.

К концу весны он уже превратился в довольно опытного воина. Он хорошо стрелял, легко проходил 20-километровые марши по горам в полном боевом снаряжении, быстро находил самые безопасные места при обстреле, умел бесшумно передвигаться, успевал выспаться на 30-минутном привале. Он привык жить от письма до письма.

За все время во взводе не было людских потерь, что было очень удивительно, потому что в батальоне потери продолжались. Во многом так было благодаря их командиру, у которого помимо опыта было какое-то особое чутье и интуиция, не раз спасавшие солдат.

* * *

Как-то раз возвращались они на базу полностью измотанными, после двухдневного марша. До базы оставалось километров шесть, важно было вернуться до захода солнца. Тропа шла вниз, и первые побежали, потому что очень хотели есть, пить, успеть отдохнуть до утра. Это считалось уже своей, безопасной территорией… И вдруг командир Пархомин крикнул: «Стоять! Не шевелиться». И медленно пошел вперед с сапером. И буквально через десять метров они обнаружили натяжку – нитку, привязанную к гранате. Если зацепить эту нитку, граната начинала катиться и через какое-то время взрывалась. Это было рассчитано на группу, идущую по узкой тропе. Разминировать ее времени не было, тем более что дальше виднелась еще одна натяжка. Он приказал: «Аккуратно обойдите».

Как-то они заняли позиции на высоте и заметили, как приближаются душманы на соседней высоте, чтобы обстрелять колонну, которая уже виднелась внизу. Начался бой, перестрелка, командир управлял боем из укрытия. Вдруг по рации закричал пулеметному расчету: «Выдвиньтесь из ложбинки, выйдите. Покинуть срочно вашу позицию и переместиться на 30 метров в овраг, быстро! Лечь, прикрыть голову». И через минуту раздался выстрел из гранатомета прямо по тому месту, где они только что находились. И хоть они были несколько оглушены, но все же выжили. И такое бывало не раз.

Он также обладал каким-то чутьем на людей, всегда знал, кого и куда назначить. Радистом он взял себе литовца Саулюса. Хотя русский язык был для него не родной, и говорил он с сильным акцентом, и все, даже сержанты в курилке, поговаривали: «А этот “Лабас” сможет говорить во время боя? Вдруг он забудет русский?»

Как-то они спускались с горы с литовцем. Начался обстрел. Саулюс упал, подвернул ногу, покатился вниз и ненароком ударил рацию несколько раз о камни, затем в нее попал осколок, и она перестала работать. На них наступали душманы, пытаясь их окружить, и нужно было срочно вызывать подмогу. Он засел и погрузился в ремонт с головой, что-то разбирал, собирал, и примерно через пять минут рация заработала. Они вызвали подмогу, прилетели два вертолета и открыли огонь по наступающим душманам. Также подключилась артиллерия и стала бить по тем высотам, откуда по ним велся огонь, откуда шло наступление. И в результате группе дали уйти. Один боец получил ранение, но, как потом выяснилось, несерьезное – осколки-царапины, и он через несколько дней вернулся в строй.

Пархомин – это офицер, которого солдаты, даже из других подразделений, уважали, избегая называть «шакал», как других офицеров. Был он хоть и жестким и требовательным, но смелым и всегда заботился о своих солдатах. Например, он мог позвонить заместителю по тылу полка и потребовать от него замены просроченных сухпайков, выдачи большего количества продуктов, мог при этом разговаривать жестко, хотя собеседником был майор. Он добивался для солдат всегда максимально лучшего.

Один ефрейтор еще до прихода Жеки в подразделение был тяжело ранен и отправлен на базу, в госпиталь: ему осколком сильно ранило правое бедро. Осколок, хоть кость и не задел, но прошел близко к колену и задел сухожилия, а другой осколок попал в бок, раздробив ребро. Ефрейтора звали Величко Андрей. Он пролежал в госпитале несколько недель перед отправкой в Союз, и Пархомин, когда был в части, сам завез ему письма, привез его вещи, продукты, поддержал его, поблагодарил за службу. От него исходили забота и участие, и все это чувствовали.

Но больше всего Жеку поразила его смелость, когда тот стал отчитывать двух солдат-дагестанцев, оставленных на важной позиции – прикрывать высадку десанта. Но из-за начавшейся стрельбы они внезапно без приказа покинули позицию, тем самым дав возможность вести прицельный огонь по всей группе.

Все залегли, а вертолет, так и не высадив до конца солдат, улетел, и было просто чудом, что все обошлось без жертв. Когда они прибыли в казармы, Пархомин орал на них: «Сволочи! Негодяи! Вы – трусы! Я так и напишу в ваш аул, чтобы ваши деды и родители знали, что они воспитали трусов». Он обзывал их последними словами и сказал, что в следующий раз, если кто погибнет, они будут писать похоронки, объяснять родителям на своем неграмотном русском языке: «Простите, маманя, я струсил и сбежал, а его убили…»

Это продолжалось минут 10, после чего он заявил, что даже в тылу такие гады что-то да испортят. Они пытались что-то сказать в свою защиту, их ноздри раздувались. Это были кавказцы, горячие ребята, которые вообще не привыкли, чтобы с ними так разговаривали. Им было приказано месяц носить все дополнительные боеприпасы на заданиях и убирать туалеты по возвращении. В принципе такое поведение мало кто мог себе позволить, потому что душманы – это одна опасность, а была и другая, когда особо жесткие с молодыми солдатами сержанты вдруг как-то неожиданно получали пулю сзади по ногам или даже по телу. Да и просто осознание того, что твой тыл прикрывают те, кто тебя ненавидит, увеличивало и без того большое психологическое напряжение.

К чести этих солдат, они больше не проявляли трусости.

* * *

В конце весны Пархомин уехал в отпуск на месяц. На это время их подразделение оставили в части. Они ходили на большие задания только дважды, и то в составе всей разведроты, но Жека заметил, как все тоскуют и чувствуют себя некомфортно. Все почувствовали, как им не хватает этого офицера.

Пархомин вернулся из отпуска очень вдохновленный, но все же какой-то грустный и задумчивый. Пока он был в отпуске, пришел приказ о присвоении ему воинского звания – капитан.

У него был двухлетний сын, жена, и он больше года их не видел, потому что его отпуск все время откладывался. Его никто не мог подменить, что в Афганистане, к сожалению, в отдаленных частях случалось. Родители его погибли в автокатастрофе, когда он учился в 10 классе. Это стало одной из причин, почему он выбрал учебу в военном училище: там государство брало на себя все расходы по содержанию. Он хорошо закончил английскую спецшколу и легко поступил в военное училище.