Две жизни комэска Семенова - Данил Корецкий

Вспоминали и других отчаянных конников, говорили про тайны рубки, про секреты сабельных ударов, про везение в бою и, конечно, про Светлое Будущее… Постепенно на пустыре собрались все свободные от службы конники, один только военспец Адамов, штабс-капитан царской армии, ушёл к реке и провалялся там дотемна, раздевшись до подштанников и листая какую-то книжку.

Те, кто в состязаниях участвовать не пожелал, тянули внеурочные наряды, перепавшие им от освобождённых сослуживцев, слушали ежедневную политинформацию и ходили в охранение за околицу села. Многие хмурились и вид имели постный — в особенности те, кому выпало таскать от реки глину и лепить глиняные шары для завтрашней рубки.

— Видал? — кивнул комиссар на одного из таких недовольных. — Петрищев опять рожу кривит!

Но комэск усмехнулся в ответ:

— Ничего, пусть. Либо шашкой махать, либо глину таскать. Сам выбрал. Надо бы закрепить нам такую традицию, с соревнованиями.

Отправленный в Ореховку вестовой Арефьев вернулся не один. Вместе с ним прискакали представители третьего эскадрона: комиссар Павел Дементьев, высокий и весь из себя видный, но какой-то медлительный в словах и движениях, как после тифа или контузии, и при нём два крупных, мордатых бойца с красными щеками, наглыми глазами и уверенными манерами. Клюквинцы, как положено, спешились и подождали, пока Семенов выйдет к ним во двор.

— Командир ваше предложение поддержал, товарищ Семенов, — сказал Дементьев после доклада. — Проведём, говорит, посоревнуемся. Только нужно наперёд глянуть, что да как. Вот, прибыли, значит, поучиться…

От гостей густо разило перегаром, но Семенов сделал вид, что ничего не заметил.

— Отлично! — ответил он, старательно демонстрируя радушие, но не забывая исподволь оглядеть прибывших в предвечерних сумерках.

Его насторожило, что во время доклада Дементьев забыл фамилии своих сопровождающих, оглянулся к ним, вроде за подсказкой, но те то ли действительно не поняли, в чем проблема, то ли сделали такой вид. И, поколебавшись, Дементьев назвал их просто — Весёлый и Кот. Клички характерные, с уголовным душком, что само по себе было делом обычным: в РККА воевало немало уголовников, амнистированных в связи с революцией и гражданской войной и получивших от советской власти шанс перековаться. Но то, что эта уголовная двойка, судя по всему, умудрилась сохранить в эскадроне свои клички даже для комиссара — это Семенова пренеприятно удивило. Впрочем, не только это.

Все трое — и Дементьев, и сопровождающие одеты были так, будто сошли с типографских агитплакатов: в хороших крепких сапогах и новеньких, сочно поскрипывающих кожаных куртках. При этом оружие у рядовых не то чтобы лучше, но по фронтовым меркам куда экзотичней, чем у комиссара. У Дементьева на боку исцарапанная деревянная коробка с добротным десятизарядным маузером, таким же, как у Семенова. Это желанное оружие любого командира: хотя прицельная планка на тысячу метров может обмануть только несведущего в оружии человека, маузер и гораздо мощнее обычного нагана или отобранного у офицера браунинга, и патронов в нем больше… Правда, конструкция мудреная, зарядка долгая, в разборке сложен, а к загрязнениям чувствителен, но к этому приходится приспосабливаться. А у Весёлого и Кота на ремнях висели пижонские кожаные кобуры — Семенов видел такую однажды, мельком, в штабе полка, и знал: в них редкие на фронтах Гражданской войны американские кольты, которые завезли на русскую землю солдаты Антанты. Мощнейшие крупнокалиберные пистолеты, по слухам, невиданной убойной силы. А ведь рядовым конникам даже наганы не положены — их оружие шашка да карабин!

Семенов приказал Лукину определить клюквинцев на ночлег и вернулся в дом. Глядя в окно на измятое недавним боем овсяное поле, всё вспоминал слова Фомы Тимофеевича про установившиеся в Ореховке порядки. Думал даже вызвать к себе Дементьева, потолковать откровенно. Но интуиция подсказывала, что разговора по душам не получится.

* * *

Утром Семенов выстроил эскадрон в пешем строю вдоль улицы и прошелся с Буцановым, осматривая бойцов с ног до головы, вглядываясь в лица. Сто девять человек, все худые, жилистые, сразу видно — досыта никогда не наедались. С ним и комиссаром сто одиннадцать. Одеты разномастно: солдатские ботинки с обмотками, галифе и крестьянские холщовые штаны, гимнастерки вперемешку с гражданскими рубахами, неоднократно поменявшие хозяев пиджаки, полувоенные френчи, кожаные куртки и белогвардейские кители с отодранными знаками отличия и грубой штопкой на месте пулевых пробоин и сабельных проколов, фуражки со звездами, папахи и кубанки, которые надевали даже в жару для боя: от правильного удара они, конечно, не спасут, а вот если шашка противника придётся плашмя, то хоть как-то выручат…

Комэск с удовлетворением отмечал, что многие щеголяют в сапогах, и совсем не осталось бойцов в лаптях и опорках, да и вообще личный состав после последнего боя стал выглядеть гораздо приличней — трофейная команда хорошо поработала. Правда, кавалерийских карабинов не хватает — человек двадцать с обычными трехлинейками, а с ними на скаку управляться трудно. Но трофейного оружия — вон, полная подвода перед домом Фомы: там и шашки, и карабины, и два ручных пулемета, и наганы, и браунинги, и даже несколько гранат…

«Сейчас и поменяем», — подумал комэск, непроизвольно улыбаясь. Ему понравились лица конников — строгие, серьезные, глаза горят революционным огнем и решимостью одолеть белую контру. Дух силен, а это главное!

Семенов остановился перед серединой строя.

— Товарищи красноармейцы! — зычно обратился к бойцам. — Поздравляю вас с очередной победой!

Стихло ответное «ура», слитное и упругое, комэск продолжил:

— Любо-дорого на вас смотреть. Вижу, революция в надёжных руках. Скоро мы добьём белую сволочь и начнём строить новый счастливый мир. А если сложим головы, защищая родную советскую власть — что ж, по мне, и погибнуть, делая великое дело, не страшно. Но нужно бы осложнить проклятой контре эту задачу! И чтобы помешать врагу погубить нас — мы отныне будем оттачивать воинское мастерство в учебных соревнованиях. Так, комиссар?

Семенов повернулся к Буцанову, как бы передавая ему слово.

— Белые отступили по всему фронту! — привычно начал комиссар. — Выбив неприятеля из Сосновки, «Беспощадный» решил важную стратегическую задачу, — он говорил, размахивая правой рукой, будто шашкой рубил.

Закончив с традиционным уже разъяснением важности Южного фронта для молодой советской республики, он призвал красноармейцев показать боевое мастерство на предстоящих соревнованиях и вопросительно глянул на комэска.

— Бойцы! — скомандовал Семенов. — Всем, у кого винтовки, строиться в колонну по два. Заменим на трофейные карабины! Товарищ Буцанов руководит!

Комиссар довольно кивнул — он любил руководить.

— А потом сразу начнём соревнования!

…Селяне, собравшиеся понаблюдать за ратными забавами красноармейцев, вырядились, как на праздник — во всё, что поновей. Мужики надраили сапоги, нахлобучили картузы с блестящими козырьками, бабы надели припрятанные от мародёров широченные юбки и цветастые платки.