Фронтовые разведчики. "Я ходил за линию фронта" - Артем Драбкин

— Нет, у меня с этим проблем не было. Я знал: если не ты, то тебя. Это момент работы.

— Есть такая поговорка: на фронте безбожников нет. Верили в Бога?

— Суеверие или вера… молящихся не видел. Верил в сверхъестественное, не понятное человечеству, но не в таком виде, как преподносит религия.

— В какое время года труднее всего воевать?

— В любое время года плохо. Очень плохо, когда луна. Мы эту предательницу луну ненавидели. Особенно зимой на снегу видны тени. Никакой маскхалат тебя не скроет — ползешь, и видно, как твоя тень ползет. Летом — то еще ничего… Зимой страшно ползти, наст хрустит, и тихо не помогает ползти, и еще луна светит.

— Какой для вас самый страшный эпизод?

— Все они… Конечно, была большая неуверенность в победе, когда брали днем высоту. Можно было рассчитывать только на хитрость. Атак — верная смерть. Вот пехота отступает. Отправляют разведчиков остановить. Я обычно ложился за станковый пулемет. Я не представляю, как можно убежать, когда у тебя в руках такое оружие?! А вот психологически люди не выдерживают — убегают…

— Посылки посылали?

— Ка-ки-е посылки?! У нас ничего и не было. Даже мысли не было, чтобы что-то послать.

— Не было желания вернуться обратно на войну, когда вернулись к мирной жизни?

— Конечно, нет. Удовольствие не из приятных. С надежными ребятами, товарищами хотелось, конечно, и работать, и жить. Такое братство было…

— Продолжить служить не хотелось?

— Нет. Не люблю дуракам подчиняться. Жополизов терпеть не могу. Очень много быстро продвигающихся — в первую очередь жополизы. Это не моя стезя. Почему и в разведку пошел — тут сам за себя в основном отвечаешь… Так, иногда начальство вмешивается, посылая на невыполнимые задания. А пехота?! Вперед, и все.

На фронте я командовал за офицеров. Окончил войну в звании старшины. Очень боялся: если присвоят звание офицера, то после войны задержат с демобилизацией.

— Под конец войны не захотелось выжить?

— Я уже говорил и еще раз повторю: был уверен, что рано или поздно меня убьют. Просто старался продать свою жизнь как можно дороже. Почему-то никогда не боялся смерти. Считал это естественным. Сколько было моментов и потом, когда в геологии работал… Философски к ней отношусь.

Мстислав Иванов

Но, конечно, хотелось бы приехать домой. У меня осталась одна мать. 11 мая подо мной убило коня. Пять месяцев пролежал с ногой в госпитале в Братиславе. Оттуда уже меня демобилизовали. Попал во вторую очередь демобилизации по количеству ранений. Вот по дороге домой, пока добирался, тут очень хотел выжить. Потому что у возвращавшихся была инерция убийства — за малейший поступок стреляли друг друга. Большинство ехало с оружием. И у меня за голенищем в разобранном виде был «вальтер». В вагоне ко мне привязался один и здорово меня оскорбил. В другой бы момент довел дело до конца, но здесь старался ни с кем не конфликтовать. Попутчики мои, с которыми уже не первый день ехали и которые знали, кто я и что я, вывели его в тамбур и бросили под поезд. 7 ноября приехал домой, в Ката-курган.

Переход к мирной жизни давался очень трудно. Меня многие криминальные группировки хотели приобрести, потому что я умел воровать и убивать. Как раз то, что надо. Очень агитировали в преступный мир. Но не пошел по скользкой дорожке. Что удержало? Не хотел своих убивать и грабить. Я привык к настоящему противнику, который может оказать сопротивление. И потом, хотел учиться. В декабре поехал в Самарканд. С детства мое хобби — животные. До войны подал в Ленинградский охотоведческий институт. Мне пришел ответ, что по окончании войны примут без экзаменов. У меня осталась эта бумажка. Но после войны на какие шиши я туда поеду? Приехал голый, без всяких трофеев — демобилизовался-то из госпиталя. Если бы из роты, то и одели бы нормально, и трофеи были. Мы вырывались в Венгрии в города, где все ювелирные магазины были открыты, ничего не успели спрятать. У всех были полные карманы часов, браслетов. Правда, трофейщиков, тех, кто набирал, убивало в первую очередь. Он думает об этих трофеях, значит, ему хочется выжить. Это губит. Я сдавал в обоз. Нинке я подарил бриллиантовый браслет с миниатюрными часиками. Она ко мне в госпиталь приезжала. Говорит: «Возьми с собой, тебе пригодится». — Я отказался: «Нет, это мой подарок».

Я поехал в Самарканд. Пошел в университет на биофак. Там не было ни одного парня, одни девки. Решил, что в таком коллективе не смогу ужиться. Пошел в Узбекский государственный университет на геологический факультет. Там был декан Крюков. Он говорит: «Зачем год терять?! Поступай в этом году». — «Я по-русски говорить уже разучился, кроме мата, ничего не знаю». — «Ничего, сделаем тебе формально экзамены». Я рискнул. В декабре поступил в университет.

У меня была одна гимнастерка, одни штаны и трофейные сапоги, которые я постоянно ремонтировал. Я любил спорт еще со школы. В университете начал заниматься акробатикой. Нам выдавали форму. Мы ее продали на базаре. На вырученные деньги приобрел ботинки, штаны. Голодуха была страшная! Из госпиталя я приехал отожравшийся. За год учебы потерял 16 килограммов.

— Когда начали носить ордена?

— Сначала носили, а потом перестали. Когда я приехал, у меня был орден Отечественной войны. И две Славы, 2-й и 3-й степени. Вскоре получил 1-й степень. А два ордена Красной Звезды вручили на 20-летне Дня Победы. Ордена стал носить только на праздники, когда не стало Хрущева.

— Учитывая вашу военную специфику, насколько вы были агрессивны, вступали в стычки?

— Агрессии, как таковой, у меня не было, у меня пожизненное кредо — не задираться первым. Конечно, выступал за справедливость. Крюкова, как репрессированного, сняли с должности декана. Ходил к ректору университета, качать права. Меня тоже могли причислить к политической статье, тем более отец сидел по политической статье.

— Война снилась?

— Конечно. Сейчас война уже не снится.

В 1939 году, буквально через три месяца после того, как я окончил педагогическое училище и начал работать школьным учителем, меня призвали и послали в Пуховическое пехотное училище, располагавшееся под Минском. В училище было три батальона: один батальон состоял из курсантов Ленинградского Краснознаменного училища им. Кирова, которые семь месяцев уже проучились, второй состоял из военнослужащих, прослуживших в войсках год-полтора сержантами, и третий — мы, гражданские. Учиться было очень тяжело. Мы занимались каждый день без отдыха часов по двенадцать и за полтора года прошли трехгодичную программу! Обучали нас прежде всего тактике — наступлению, обороне, как располагаться, как стрелять, рыть окоп. Изучали технику — артиллерию, танки, минометы. Тяжело было… Тогда же все пешком! Несешь винтовку, а еще и пулемет Дегтярева или диски к нему — в училище лошадь положена была только командиру батальона.