Холодная месть - Линкольн Чайлд

— Констанс, я тоже рад.

Входную дверь им открыл чрезвычайно аккуратный и педантичный мужчина в белом халате поверх дорогого костюма.

— Добрый вечер, мисс Грин, — произнес мужчина спокойно и дружелюбно, словно обращался к ребенку. — Мы вас ожидали.

Констанс слегка присела в книксене.

— Я — доктор Остром. Здесь, в «Маунт-Мёрси», я буду вашим лечащим врачом.

— Рада знакомству с вами, — ответила женщина, чуть склонив голову. — Пожалуйста, зовите меня Констанс.

Пациентка и сопровождающие вошли в приемный покой. Там было тепло и слегка пахло дезинфицирующим средством.

— Я знаком с вашим, э-э, опекуном, Алоизием Пендергастом, — сообщил доктор Остром. — Мне очень жаль, что мы не смогли привезти вас сюда раньше, но хлопоты с необходимыми документами, к сожалению, заняли слишком много времени.

Говоря это, Остром многозначительно взглянул на Фелдера. Тот знал: предназначенную для Констанс комнату тщательно обыскали, подвергли основательной чистке — сначала хлоркой, затем бактерицидным антисептиком, а в завершение покрасили трижды масляной краской. Эти меры посчитали необходимыми ввиду того, что предыдущая обитательница комнаты славилась пристрастием к ядам.

— Я признательна вам за хлопоты, доктор, — чопорным тоном произнесла Констанс.

Доктор Остром заполнил бумаги, необходимые для передачи пациента, и вручил их охраннику со словами: «Теперь можете снять наручники». Полицейский снял их, после чего служащий больницы выпустил охранника и полицейского наружу и тщательно запер за ними дверь.

— Отлично! — сказал Остром, легонько потирая руки, словно перевод Констанс сюда доставил ему особенное удовольствие. — Мы с доктором Фелдером покажем вам комнату. Уверен, что вы найдете ее приятной и уютной.

— Доктор Остром, не сомневаюсь, так оно и будет, — ответила Констанс. — Вы очень любезны.

По пути через долгий, отзывающийся эхом коридор доктор Остром рассказывал о правилах поведения в «Маунт-Мёрси» и выражал надежду, что соблюдение их не причинит Констанс неудобств. Фелдер украдкой взглянул на Констанс. Конечно, любому она покажется необычной: старомодный выговор, непроницаемые глаза, почему-то кажущиеся гораздо старше лица. И ни в ее поведении, ни в лице невозможно угадать признаки страшного недуга. Но Констанс была совершенно безумна. Других подобных случаев Фелдер не знал. Она считала, что родилась в 1870 году, в семье, ныне давно забытой, стертой из человеческой жизни. Ее существование подтверждали только разрозненные оставшиеся документы. Недавно Констанс вернулась на корабле из Англии. По признанию самой женщины, во время плавания она швырнула за борт своего сына-младенца. Утверждала, что малыш — воплощение зла.

За два месяца занятий ее случаем — сначала в больнице Бельвью, потом в исправительной колонии «Бедфорд-Хиллс» — Фелдер уделил немало сил анализу этого расстройства. Интерес оттого лишь укрепился, но доктор ни на йоту не приблизился к пониманию Констанс и ее заболевания.

В конце коридора все подождали, пока служащий отомкнет тяжелую металлическую дверь, затем пошли по другому звучному пустому коридору. Наконец остановились возле никак не помеченной двери. Служащий повозился с ключами, и взорам предстала небольшая, скудно обставленная комнатка без окон. Мебель — стол, кровать и единственный стул — были прочно привинчены к полу. На прикрепленной к стене книжной полке стояло несколько томов. На столе красовалась небольшая пластиковая ваза с нарциссами из больничного сада.

— Как вам комната? — спросил доктор Остром.

Женщина внимательно осмотрелась и сказала:

— Спасибо, я полностью ею удовлетворена.

— Рад слышать. Привыкайте, обживайте без спешки. Я вскоре пришлю к вам служащую с новой одеждой, более подходящей для вас.

— Буду вам чрезвычайно благодарна, — сказала Констанс и посмотрела на книжную полку. — Боже правый! «Magnalia Christi Americana» Коттона Матера,[1]«Автобиография» Бенджамина Франклина, «Кларисса» Ричардсона. Это ведь книги двоюродной бабушки Корнелии!

— Новые их издания, — подтвердил доктор Остром. — Знаете ли, когда-то это была ее комната, и ваш опекун попросил купить эти книги для вас.

— Ах… — На мгновение щеки Констанс порозовели от неожиданной радости. — Словно вернулась домой! Так чудесно продолжать семейную традицию даже здесь!

В комнате было тепло, но по спине доктора Фелдера пробежали холодные мурашки. Насколько же все безнадежно…

Лейтенант Винсент д’Агоста сидел, уткнувшись взглядом в письменный стол, и боролся с подступающей депрессией. Как только он вернулся из отпуска по болезни, его босс, капитан Синглтон, отправил его заниматься канцелярской работой. Всех-то дел — перекладывать бумаги с одного края стола на другой. Д’Агоста бросил взгляд за дверь, на комнату участка. Там деловито сновали люди, звенели телефоны, происходило оформление преступников. Там делали настоящее дело. Лейтенант вздохнул, снова посмотрел на бумаги. Д’Агоста их ненавидел. Но ведь Синглтон старался ради блага лейтенанта. Всего полгода назад врачи госпиталя в Батон-Руже боролись за жизнь Винсента д’Агосты, прикованного к больничной койке. Пуля зацепила сердце. Еще повезло, что он способен ходить и к тому же вернулся на работу. Да и не вечно ему сидеть за бумагами. Нужно всего лишь поправиться в полной мере, вернуть прежние силы.

Д’Агоста напомнил себе: в жизни есть повод для оптимизма, и еще какой. Отношения с Лорой Хейворд стали чудесными. Она по-настоящему встревожилась, испугалась его потерять — и смягчилась, стала заботливее, нежнее. Лейтенант всерьез рассчитывал, полностью оправившись, сделать ей предложение. Конечно, обычный консультант по семейным вопросам вряд ли посоветовал бы получить в грудь пулю, чтобы улучшить отношения, но ведь сработало!

Ощутив чужое присутствие, лейтенант поднял голову и встретил взгляд молодой женщины. Лет девятнадцать-двадцать, невысокая, одета в джинсы и застиранную футболку с «Рамоунз». На плече висит черная кожаная сумка, усаженная мелкими металлическими заклепками. Волосы перекрашены в жгуче-черный цвет, на предплечье заметна татуировка — копия рисунка Эшера.[2]

Девица-гот.

— Чем могу помочь, мэм? — раздраженно спросил д’Агоста.

И отчего чертов секретарь не вышибает такую публику?

— Я что, выгляжу как «мэм»? — ответила девица.

— Чем могу быть полезен? — исправился лейтенант, вздохнув.

— Вы — Винсент д’Агоста, правильно?

Он кивнул.