Братья - Барт Муйарт

Мы все семеро прыгнули сквозь изгородь из лавровишни и оказались на улице. Все были живы. Кожа у всех была в царапинах и каких-то букашках, мокрые волосы стояли торчком, а у одного брата кровоточило ухо, из-за этого он чувствовал себя еще бо́льшим героем, чем был на самом деле.

– Еще раз увижу кого-нибудь у себя в бассейне – утоплю! – кричал дядька сквозь лавровишню.

Мы сначала испугались, совсем немного, но потом переглянулись и точно по команде высунули языки и издали такой звук, как будто все разом пукнули. Получилось неплохо. Пусть дядька со своим бассейном знает, что плевать мы хотели на убийц вроде него. Он ругался и пыхтел, но наконец отстал от нас. Напоследок крикнул, что он знает наши имена, но они ему не нужны, все равно наши бандитские рожи скоро пропечатают в газете.

После этих слов мы с братьями на несколько секунд притихли, а потом так расхохотались, что повалились друг на друга и долго не могли одеться. Совали руки в штанины и надевали рубашки наизнанку, и от этого нам становилось еще веселее.

Мы кричали друг другу, что хватит, нельзя же так смеяться, уже просто невозможно терпеть, а потом обнаружили, что мы все стоим, зажав наши кранчики двумя пальцами, потому что не можем больше терпеть в прямом смысле. Тут мы снова притихли.

И переглянулись. Больше того: мы посмотрели друг другу в глаза и спросили себя, что же такого бандитского в наших рожах. И что дурного в том, чтобы купаться в бассейне, которым никто не пользуется, в глубине сада, по которому никто не гуляет? Мы не считали себя виноватыми.

Один брат сказал, что чувствует себя собакой, которую прогнали ни за что ни про что. Мы немножко испугались оттого, что он так себя чувствовал. Он добавил, что прогнанные собаки знают, как сладка может быть месть.

– Сладкая месть – это тихая месть, – сказал брат. – Тот, кто прогнал собаку, даже не заметит, что собака ему отомстила.

Мы все кивнули, потому что вдруг поняли, что он имеет в виду. Дыша по-собачьи часто и еще сильнее сжимая свои кранчики большим и указательным пальцами, мы двинулись вслед за братом. Он снова нырнул в лавровишню и пошел дальше прямо через кусты. Мы уже чуяли запах голубой воды в бассейне. Мы соревновались, кто дойдет до бассейна тише всех, потому что тот, кто прогнал собаку, не должен знать, что собака ему мстит. Сладкая месть – это тихая месть. Мы тихо сняли рубашки. Тихо расшнуровали ботинки. И стянули с себя брюки. И поддернули плавки.

Рябь на воде бассейна еще не успокоилась после всего, что тут произошло, но вода одобряла наш план. Не издала ни звука, когда мы в нее скользнули и выстроились рядком. Мы ждали команды брата. Когда вокруг столько воды, терпеть особенно трудно, но мы держались. И только когда брат кивнул, мы подняли руки вверх и дали себе волю. Вокруг наших ног расползлись желтые облака. Мы смотрели на них и ухмылялись, и рот наполнялся слюной от такой сладкой мести. Мы даже прикидывали, не нырнуть ли нам в воду, чтобы насладиться подводным миром, но не стали.

Это удовольствие мы приберегли для бассейна в городе. Не найдя способа пробраться в него бесплатно, мы купили входные билеты и плескались в воде, как щенята. От радости мы все семеро мычали под водой песни без слов – так громко, что было слышно даже над водой.

Мой брат указал на колеса своего велосипеда и сказал, что мы срочно должны сделать что-то важное, значительное. Мы ничего еще не достигли в жизни, о чем люди будут потом вспоминать, если мы завтра умрем. Он слышал про человека, который в нашем возрасте уже играл на клавесине песни собственного сочинения. А один мальчик лет двенадцати нарисовал целую картину на ящичке для сигар – и прославился. Брат сказал, что и нам надо сделать что-нибудь в таком духе.

«Не получится», – подумал я. Песни собственного сочинения нам приходится просто петь, потому что мы ведь не играем на музыкальных инструментах. А краской мы, конечно, можем что-нибудь покрасить, но не нарисовать картину. Мы пока ни в какой области не достигли особого мастерства и еще неизвестно, достигнем ли после долгих тренировок. Не сделали никаких открытий, ничего не изобрели. Я вспомнил, как мы несколько раз разбирали на части старые детские коляски, и еще старую стиральную машину, и сломанное радио, но нам ни разу потом не удавалось составить из деталей что-то значительное.

Так вот, мой брат указал на колеса своего велосипеда и сказал, что надо изобрести что-нибудь такое же важное, как колесо. Такое же полезное, как огонь, водопровод или электрическая лампочка. Только в этом случае мы станем значительными людьми.

– Ну и что тут трудного? – сказал другой брат. – Надо просто думать о вещах, которых еще нет, которые пока никто не изобрел. Ладно, может, это и не так легко, но попробовать же можно.

Полные веры в себя, братья легли рядом со своими велосипедами в траву. Сначала все смотрели друг на друга, особенно на первого брата. Но потом все равно оказалось, что все лежат на спине, подложив руки под голову, потому что именно в такой позе удобнее всего изобретать несуществующие вещи.

Я тоже лег.

– А долго мы будем изобретать? – спросил я.

– Смотря как пойдет, – ответили братья.

Несколько минут братья молчали, смотрели на низко бегущие облака. Никто не улыбался, а по их лбам было видно, что все напряженно думают. Они таращились на небо, и было ясно, что они изобретают летающие приспособления или что-то, что использует силу ветра. Я видел, как мои братья складывают губы трубочкой и надувают щеки. Потом они признались, что изобрели что-то вроде вертолета, но увы, что-то вроде вертолета уже изобретено.

Первый брат сказал, что необязательно взлетать так высоко, можно изобрести что-нибудь маленькое.

– Ты прав, – сказали другие братья. – Это еще труднее, но ты прав.

Я посмотрел на часы, потому что мне не терпелось ехать дальше, но, глянув на маленькую стрелку, задумался: правда ли думать о маленьких вещах труднее, чем о больших? Я не понимал, почему у моих братьев все так сложно.

Они лежали в траве, вздыхали, охали и мучительно придумывали то, чего еще нет на свете. Время от времени кто-нибудь хлопал себя по лбу, но тут же говорил вслух: «Нет, нет, нет». Я видел, что они загрустили и уже начали на себя злиться оттого, что так долго думают и до сих пор не придумали ничего значительного, хотя, казалось бы, протяни руку – и вот оно, изобретение.

Я скосил глаза и сразу понял, что надо изобрести что-нибудь, связанное с травой, потому что я на ней лежу. Или что-нибудь, связанное с муравьями, потому что у меня по руке ползет муравей. Еще я решил изобрести что-нибудь, связанное с запахами, потому что недалеко от нас бродят коровы, или связанное с очень тихими звуками, вроде стука сердца или гудения жука. И я почувствовал себя счастливым, ведь кругом было столько всего, что подкидывало мне идеи для изобретений. Я подумал, что надо изобрести что-нибудь похожее на ежевику, потому что мне захотелось сладкого, потом у меня зачесались пятки, и перед глазами запорхало изобретение с перышками, потому что в голове стало легко и приятно, а потом мне привиделось, что я что-то изобрел, и из-за этого все-все улыбаются, и мое изобретение вдруг выросло выше деревьев и оказалось больше нашего луга и больше окрестных лесов.