Тринадцать лет пути - Кир Булычев

Зато подпись Гражины Тышкевич прямо перед глазами.

Армине Налбандян рядом.

– Ты сегодня ремонтник? – спросила Армине.

– А когда расписываться? – ответил вопросом Павлыш. – В начале или в конце смены?

– Ты имеешь право расписаться уже сейчас, – сказала Армине. – Но обычно перед отлетом.

– Я подожду, – решил Павлыш. – Но я хочу, чтобы мое имя стояло рядом с именем Гражины.

– Ты сентиментальный студент.

– А ты?

– Мое сердце далеко отсюда, – призналась Армине. Она помолчала, глядя себе под ноги, потом добавила: – Так я и не научилась делать сальто.

– Вся жизнь впереди, – успокоил Павлыш. – К тому же, пока будем разворачиваться, потренируешься.

– Я чувствую, что не переживу, – сказала Армине. – Я уже мысленно на Земле. Как будто все, что здесь, мне только снится. Такой вот неприятный сон.

– И я – кошмарное чудовище.

– Ты неплохой парень, – сказала Армине. – Иначе бы я с тобой не разговаривала.

– Гражина тоже так думает?

– Я никогда не знаю, что же на самом деле думает Гражина. Она очень боится, что ее сочтут слабой.

– А ты?

– Я боюсь растолстеть. Кому я буду нужна такая толстая? – Полные губы улыбнулись, а карие глаза были печальными.

– Ты не толстая, ты… крепкая, – сказал Павлыш.

– Это совсем не комплимент. Работай, я не буду мешать. Я еще немного попрыгаю.

Армине ушла к бревну, а Павлыш начал водить щупом по стенам, проверяя, не отстала ли облицовка.

Потом снова остановился.

Перед Черным ящиком. Или копилкой – любое название годилось.

Ящик стоял в углу.

В нем была щель, как будто для монеток, только для очень больших монеток, размером с тарелку. Да и сама копилка была по пояс Павлышу.

Сюда каждый мог перед уходом с «Антея» кинуть что-то на память о рейсе, какую-нибудь вещь, которую хотел послать к Альфе Лебедя. Одни оставляли записку, другие – значок или кассету с любимой песней. Или носовой платок. Или вырезанную из дерева фигурку, или свою фотографию.

Когда «Антей» долетит до той планеты, Черный ящик вынесут и закопают там. И пусть никто не узнает, что за привет послал тот или иной его пассажир. Главное, чтобы приветы добрались до цели.

– Сейчас не время рассуждать, чья в том вина, – сказал капитан-2. – Но мы за ночь провели инвентаризацию корабельного хозяйства. Иногда это полезно сделать. Если запасов пищи, с учетом оранжереи и гидропоники, нам хватит надолго, вода в замкнутом цикле также не проблема, то многие нужные припасы на «Антее» подходят к концу.

– Что, например? – спросил Джонсон.

– Например, мыло, – сказал капитан-2.

Это было так неожиданно, что Джонсон хихикнул.

– Сгущенное молоко, – сказал капитан-1, – нижнее белье.

– И многое другое, – заключил фразу капитан-2.

– Пришлют, – прошептал Павлыш Армине.

Армине сама села рядом с ним, Павлышу казалось, что он давно ее знает. С ней было легко, не то что с Гражиной. Гражина сидела в стороне и не замечала Павлыша.

– Когда пришлют? – прошептала в ответ Армине. – Мы же не знаем.

– Мы хотим сообщить вам еще кое-что о состоянии систем корабля. Оснований для тревоги нет, но основания для беспокойства имеются.

Капитан-2 достал желтый лист и начал зачитывать длинный список наличности припасов и запасных частей к приборам. Павлыш поглядывал на Гражину, надеясь, что она взглянет в его сторону.

Когда капитан-2 кончил зачитывать список, слово взял капитан-1.

– Мы познакомили вас с положением дел, – сказал он, – потому что мы стоим перед дилеммой. Решение первое: мы начинаем торможение и разворот корабля. Эта операция займет примерно шестьдесят восемь дней, после чего мы сможем двигаться обратно к Земле, придя еще через двадцать шесть суток к той точке, где мы получили последнюю гравиграмму с Земли.

– Три месяца, – подсчитал Павлыш.

Конечно, можно обвинять Павлыша в легкомыслии, в том, что он недостаточно глубокая натура и судьба великого дела не волновала его должным образом, зато волновали зеленые глаза Гражины, но факт остается фактом: только услышав, как капитан холодным и бесстрастным голосом подсчитывает сроки разворота и подчеркивает нужду в экономии, потому что неизвестно, когда восстановится связь, Павлыш вдруг не умом, а внутренне, для самого себя, понял, что и в самом деле «Антей» никогда уже не долетит до Альфы Лебедя, и все поэмы об этом полете, все книги и воспоминания о нем, все картины и фильмы – все это напрасно, и усилия тех людей, которые собираются ежегодно на встречу «антеевцев», тоже напрасны, вернее, почти напрасны. Нет, никто не будет отрицать научной ценности полета. Но было в свое время немало экспедиций к Северному полюсу. И к Южному полюсу. Они не доходили до цели, хотя результаты их подвигов и достижений были велики. А запомнили Амундсена и Скотта – тех, кто дошел. Потому что если ты объявил Северный полюс целью своего похода, то уж, пожалуйста, добирайся до него.

– Есть альтернатива. – Павлыш задумался и не сразу понял, что это говорит Гражина.

Гражина сказала эти слова напряженно, будто решилась открыть тайну, которую нельзя было произнести вслух.

– Знаю, – сказал спокойно капитан-2. – И эту альтернативу мы тоже рассматривали и хотим обсудить.

«Мы полетим дальше, – вдруг подумал Павлыш, хотя еще секундой раньше такой мысли у него не было. – Мы полетим в надежде на то, что произошла ошибка, авария. И через сколько-то дней или даже месяцев связь восстановится».

– Существует инструкция, – продолжал капитан-2, – на случай прекращения связи. Она предусматривает один выход – повернуть назад. Но… – капитан-2 поглядел на Павлыша, словно обращался только к нему, – инструкция не учитывает, что это могло случиться так близко от цели.

– Относительно близко, – сказал Варгези.

– Относительно близко, – согласился капитан-2, – и все же настолько близко, что есть возможность продолжить полет.

Станцо, сидевший неподалеку, вздохнул. И Павлышу показалось, что с облегчением. Неужели он тоже думал о таком решении?

– Мы допускаем, – продолжал капитан-2, – что через несколько дней или недель связь будет восстановлена. При условии, что обрыв ее – случайность. Но мы обязаны учитывать и другой вариант. Допустим, что Домбровский был прав.

Капитан-2 замолчал, взял со стола стакан, налил воды, выпил. И было очень тихо. И в этой тишине доктор Варгези спросил:

– И где же предел этого ожидания? Сколько мы будем лететь, испытывая научную компетентность физика Домбровского? Месяц? Год? Сколько мы будем ждать? Или пока не выпьем последнюю банку сгущенного молока?