Черный камень Аманара - Роберт Джордан

Улыбаясь, Конан спустился вниз. Мраморные листья барельефа, украшающие стену, служили ему надежной опорой. Сломанные ветви были доказательством падения капитана. Сам он, с разбросанными руками и ногами, лежал посреди экзотического куста, и очень может быть, что повреждения, причиненные этому редкостному растению, огорчат короля куда больше, чем потеря лейб-гвардейца. Самое лучшее во всем этом было то, что капитан мог упасть с любого балкона, но только не с балкона Велиты.

Через сад Конан пробрался к стене. Снова считал он шаги постовых и снова ему удалось перебраться через стену незамеченным. Когда он был уже в безопасности, в тени, на площади, ему показалось, что из сада или со стены донесся крик, но в его намерения не входило оставаться здесь надолго с тем, чтоб удостовериться, кричат там или ему послышалось. С мгновенной быстротой он натянул сапоги, накинул плащ и надел перевязь с мечом в ножнах.

Когда он шел по черным широким улицам, прилегающим к дворцу, где не разило и не воняло, – шел, направляясь к Пустыньке, он думал о том, что, быть может, в последний раз возвращается в этот дурной квартал. Когда он получит свое золото, он сможет позволить себе лучшее.

Со стороны дворца в ночи разнесся удар гонга.

Наутро после своего налета на дворец Конан проснулся довольно рано. В кабаке никого не было, только Абулетес подсчитывал свои доходы на прилавке, да два тощих старика подметали пол. Толстый хозяин покосился на киммерийца недоверчиво и поспешно прикрыл ладонью рассыпанные монеты.

– Вина, – заказал Конан и выудил последние медяки из своего кошелька. Несмотря на вчерашний кутеж, он еще сохранил шесть золотых из тех денег, что дал ему темнокожий купец.

– Я не ворую у друзей, – добавил он, когда Абулетес отгреб рукой деньги с прилавка.

– У друзей? Какие друзья? В Пустыньке нет никаких друзей. – Абулетес наполнил глиняную кружку вином из бочки и поставил ее перед киммерийцем. – Или, может быть, ты вообразил, что сумеешь купить себе друзей на то золото, которое ты вчера ночью разбрасывал вокруг себя? Вообще, откуда у тебя золото? Может быть, ты приложил руку к тому, что случилось этой ночью во дворце? Нет, этого вообще не может быть. Ты швырял деньгами, словно ты сам царь Илдиз собственной персоной, еще до того, как это произошло. Тебе надо быть поаккуратнее и не демонстрировать в Пустыньке золото так откровенно.

Хозяин бы еще мог долго разглагольствовать, но Конан прервал его.

– А что такого случилось во дворце? – Он задал вопрос совершенно равнодушно и сделал большой глоток вина.

– Убит советник короля, еще пара придворных и дюжина лейб-гвардейцев.

– Дюжина!

– Я же сказал – дюжина. Убитые стражники повсюду. Исчезли подарки Илдиза Тиридату. И при том никто не видел даже тени грабителя. Ни одна душа во всем дворце. – Абулетес поскреб грязной лапой свой многослойный подбородок. – Правда, двое часовых видели какого-то человека, бегущего из дворца. Крупного, высокого человека. Наверное, такого же высокого, как ты.

– Конечно, это я и был, – фыркнул Конан. – Я перепрыгнул через стену и вернулся обратно, со всем, что я там награбил, на спине. Ты сказал, украли все подарки? – Он осушил свою кружку и поставил ее перед толстяком. – Еще раз того же самого.

– Пять драгоценных камней, пять танцовщиц и золотой ларец. – Абулетес отвернул кран бочки и снова протянул кружку Конану. – Говорят, было еще больше. Во всяком случае, это все украли. Я вижу, ты там не был, но почему тебя это так интересует?

– Я вор. Кто-то проделал трудную работу. Теперь мне нужно учиться у него ремеслу.

У кого? – спрашивал он себя. Совершенно очевидно, что Анкар никому, кроме него, не поручал этого дела, тут он был спокоен. Конечно, оставались стражники, которые не удержались от соблазна и стянули танцовщиц и драгоценности, устилая себе путь телами своих верных присяге товарищей. Или лейб-гвардейцы, которые впустили вора тайком во дворец, были убиты им из чувства признательности.

Абулетес откашлялся и плюнул на пеструю тряпку, которой затем протер прилавок.

– Я бы лучше на твоем месте держался от этого дела подальше. Воры явно не из Пустыньки. С теми, кто обворовывает королей, лучше не связываться. Это могут быть и колдуны. Соображай сам: ведь никто не видел даже тени их.

Конечно, это могли быть и колдуны, подумал Конан. Но почему колдуны (или кто это там был) пошли на такой риск – украсть из дворца пять девушек – этого он не мог понять. И кроме того, волшебники не встречаются в таких количествах, это он знал твердо.

– Никак ты заботишься обо мне, Абулетес? Не ты ли говорил, что в Пустыньке не бывает друзей?

– Ты слишком легко обращаешься с деньгами, – кисло ответил хозяин. – Вот и все. Не воображай, что за этим что-то кроется. Тот, кто ведет такую игру, слишком крупная фигура для таких, как ты. Это может стоить тебе головы, а у меня будет одним постояльцем меньше.

– Наверное, ты прав. Клянусь Белом! Мне необходимо немного свежего воздуха. Бездельничать и обсуждать при этом чужую добычу – это вызывает у меня желудочные колики.

* * *

Толстый хозяин мрачно пробормотал себе что-то под нос, когда Конан вышел на улицу. Воздух Пустыньки был каким угодно, только не свежим. Вонь, распространяемая гнильем всех видов и сортов, смешивалась с запахом человеческих экскрементов и блевотины. Камни мостовой – там, где не было небольших озер, наполненных жидкой грязью, были покрыты густым слоем липких нечистот. Из переулка, который был настолько узок, что едва позволял протиснуться пешеходу, доносились хныкающие жалобы жертвы налета, взывающей о помощи. А может быть, то была подсадная утка. Одно было так же вероятно, как и другое.

Конан целеустремленно шагал по вонючим улочкам воровского квартала, несмотря на то, что, в сущности, он совершенно не был уверен в своих целях. Скупщик краденого в жилете, тускло блеснувшем серебряной вышивкой, проходя мимо, приветственно кивнул ему. Обнаженная девка, всю одежду которой составляли медные колокольчики у щиколоток, занявшая свой пост в подворотне, улыбнулась широкоплечему молодому парню и внезапно почувствовала себя не такой уж усталой. Конан почти не заметил их, как не заметил и «слепого» нищего в черных лохмотьях, который ощупывал улицу выломанной в лесу палкой и, бросив взгляд на свирепое лицо варвара, спрятал под грязным тряпьем свой нож. Столь же мало внимания уделил он троим, что шли за ним по извилистым улицам, скрывая лица платками и судорожно сжимая под изношенными плащами свои тяжелые трости, – шли до тех пор, пока мускулы его рук и мощный меч на его боку не убедили их в необходимости избрать себе другую дорогу.

Конан пытался уговорить себя: подвески были для него недосягаемы. У него не было и тени предположения, кто мог бы их выкрасть, и ни малейшего понятия о том, где они могут сейчас находиться. Однако десять тысяч золотых не были чем-то таким, что можно было так запросто упустить. И кроме того, оставалась Велита, рабыня, которая была бы счастлива с любым господином, обращайся он с ней ласково, и которой он обещал – нет, поклялся – ее освободить. Поклялся Белом и Кромом. Так что налицо клятва и десять тысяч.