Лед - Анна Каван

Исследования, которыми я якобы занимался среди руин, позволяли мне наблюдать за Большим Домом, не привлекая излишнего внимания. Я ни разу не видел девушку, хотя несколько раз наблюдал выход правителя, всегда в сопровождении телохранителя. Как правило, он быстро садился в машину и отбывал куда-то на огромной скорости. Я объяснял подобные предосторожности угрозой со стороны политических оппонентов.

Через несколько дней терпение мое кончилось. Я ничего не мог узнать, а времени было в обрез. Она, по-видимому, никогда не покидала стен Большого Дома, а значит, мне следовало проникнуть туда самому. Однако приглашение все не приходило. Я уже начал придумывать повод снова обратиться к правителю, когда за мной явился один из его телохранителей с приглашением на обед. Он перехватил меня в полдень, на улице, когда я шел в кафе. Мне не понравилось, ни то, что меня не предупредили заранее, ни само приглашение, более походившее на высочайшее повеление, особенно если учитывать способ доставки. Не приглашение — приказ. Я чувствовал себя обязанным воспротивиться и сказал, что у меня едва ли получится присоединиться к правителю — нельзя же отменить обед, который уже приготовлен и ждет меня. Не удостоив меня ответом, охранник кого-то окрикнул. Откуда ни возьмись, появилось еще два черных мундира: одного послали объясняться с хозяином кафе, второй остался стоять рядом. Теперь у меня не было выбора, оставалось лишь проследовать с двумя конвоирами к правителю. Я, конечно, был рад, именно этого я и ждал. Но все же я предпочел бы более любезное обращение.

Правитель сразу повел меня в просторную столовую залу с длинным, на двадцать персон, столом. Он величественно занял место во главе, меня усадили одесную. Напротив меня стоял еще один прибор. Заметив мой взгляд, он сказал: «У меня гостит одна молодая особа, ваша соотечественница; я подумал, что вам было бы небезынтересно с ней познакомиться», — и пристально поглядел на меня, я же спокойно отвечал, что почту за честь. Внутри меня все ликовало; это казалось сном, невероятной удачей, избавляющей меня от необходимости просить встречи с нею, что, полагаю, было весьма рискованным предприятием.

Подали сухой мартини в замороженных стаканах. Сразу после этого вошел человек и, прошептав что-то, передал правителю записку. Когда он прочитал несколько слов, лицо его изменилось, он разорвал листок пополам, и еще пополам, и еще — на мельчайшие кусочки. «Молодой особе, оказывается, нездоровится». Пробурчав что-то вежливое, я постарался скрыть разочарование. Он сердито хмурился, никак не мог смириться с малейшим несоответствием его планам и желаниям. Его гнев накалил атмосферу. Он приказал убрать лишний прибор: бокалы, вилки и ножи исчезли со стола. Подали еду, однако он и не думал к ней прикасаться, молча сидел и перемалывал в сжатом кулаке обрывки записки. Чем откровенней он меня игнорировал, тем больше я раздражался, учитывая безапелляционность, с которой было передано приглашение, его грубость за столом особенно возмущала. Мне хотелось встать и уйти, но я понимал, что разрывать отношения на этой стадии было бы безумием. Чтобы как-то развлечь себя, я стал думать о ней и решил, что сам, возможно, и стал причиной ее отсутствия; она, должно быть, догадалась, кто я, если не знала с самого начала. Я старался представить ее в одиночестве, в бесшумной комнате наверху. Но она рисовалась далекой, как мечта, недосягаемой и нереальной.

Правитель стал постепенно успокаиваться, хотя грозное выражение лица сохранилось. Не желая заговаривать первым, я ждал, когда он вспомнит о моем присутствии. Подали великолепное каре ягненка, и пока мы ели, он вдруг поинтересовался ходом моих исследований. «Я заметил, вы проводите их исключительно на руинах в непосредственной близости от моей резиденции». Я был обескуражен. Я не знал, что за мной следят. К счастью, у меня был заготовлен ответ. «Как вы знаете, в этом районе всегда располагались административные здания, поэтому и вероятность найти что-либо интересное именно здесь намного больше, чем где бы то ни было». Он ничего не сказал, но издал звук, какой можно услышать от шахматиста, когда его соперник делает сомнительный ход. Я так и не понял, удовлетворил ли его мой ответ.

Когда подали кофе, к моему удивлению все покинули столовую, оставив нас наедине. Мне было тревожно, я представления не имел, что он хочет сказать мне с глазу на глаз. Настроение его как будто еще больше испортилось; выражение лица было пугающе холодным и отстраненным. Сложно было даже представить, что когда-то он проявлял ко мне дружелюбие. И тут он произнес зловещим голосом: «Те, кто пытается обвести меня вокруг пальца, потом горько об этом сожалеют. Меня не так просто облапошить». Говорил он сдержанно и спокойно, но угроза, которую я почувствовал еще во время нашей первой встречи, теперь прозвучала открыто. Я сказал, что не понимаю, о чем он; что его подозрения беспочвенны. Он пронзил меня долгим пристальным взглядом, и я выдержал его с хладнокровием, которое далось мне с заметным усилием. Вокруг него сгущалась аура опасности и двусмысленности. Я был начеку.

Отодвинув чашку в сторону, он облокотился на стол, приблизил ко мне лицо и, не говоря ни слова, уставился на меня. Взгляд его был на удивление ясным, я чувствовал, что он старается подчинить меня своей воле, и мне стоило большого труда не отвести глаз. Он, наверное, практиковал когда-то гипноз: сопротивление ему требовало непрерывного напряжения всех сил. Я с облегчением вздохнул, когда он слегка отстранился и сказал напрямик: «Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали». — «Что же я могу для вас сделать?» Я был поражен. «Послушайте. Это маленькая, бедная, отсталая страна, не имеющая никаких ресурсов. В критической ситуации без помощи крупных держав мы погибнем. К сожалению, мы для них слишком малозначительны и особого интереса не представляем. Я хочу, чтобы вы убедили свое правительство, что мы можем оказаться полезны хотя бы с точки зрения географического положения. Полагаю, вы обладаете необходимым влиянием?» Влияние, положим, было; но своей просьбой он застал меня врасплох, ничего подобного я не ожидал. Интуитивно я был против этого. Я начал: «Такого рода консультации совершенно не мой профиль…» — но он нетерпеливо прервал меня: «Я всего-навсего прошу указать вашим политикам на преимущества сотрудничества с нами. Это не так уж сложно. Им нужно всего лишь посмотреть на карту. — Не успел я придумать, что ответить, как он снова принялся давить на меня с возрастающим нетерпением: — Так что, поможете?» Привычка повелевать и магнетизм его личности практически исключали всякую возможность отказа; и я, можно сказать невольно, хмыкнул утвердительно. «Хорошо. Это деловое соглашение. Вы, конечно, получите адекватное вознаграждение. — И словно скрепляя сделку, он встал, протянул руку и добавил: — Лучше бы вам написать немедленно, чтобы подготовить почву». Он схватил маленький серебряный колокольчик, энергично позвонил, в комнату толпой ввалились люди, он пошел им навстречу, отпустив меня небрежным кивком. Мне было тревожно, он озадачил меня, и я был рад ретироваться. Такой поворот событий мне не понравился, складывалось впечатление, что удача от меня отвернулась.

Через пару дней его большая машина затормозила возле меня, он был в потрясающем меховом пальто. Он хотел поговорить со мной; не соглашусь ли я проехать с ним в Большой Дом? Я сел в машину, и она понеслась к главному входу.