Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда. 1943-1945 - Клаус Гранцов

Мютценов, 9 августа 1943 г.

Наконец-то дома! Я лежу на мягкой траве поляны в глубине леса неподалеку от нашей деревни и пасу коров. Пасти коров — мое любимое занятие в летнее время, оно не мешает моим мыслям, и я могу думать. Раньше я не очень-то охотно гонял коров пастись на этот луг, затерянный в лесу, поскольку всегда побаивался — здесь накануне Первой мировой войны был подстрелен один браконьер. И мне тогда казалось, что его дух или новый браконьер блуждают где-нибудь здесь и могут напасть на меня.

Теперь мне просто смешны эти детские страхи. Все-таки то, что довелось узнать и испытать этим летом в двух лагерях, пошло мне на пользу. Я закалился, стал увереннее и мужественнее, исчезли моя прежняя нерешительность и мягкотелость. Раньше, еще года два тому назад, приглядывая за коровами, я всегда писал здесь стихи, теперь же меня это просто не интересует. Стихи — это нечто для девчонок, парень же должен выражать себя в краткой, но значительной фразе, в донесении, в рассказе. И я впредь не буду подыскивать рифму, разве что буду по-прежнему вести свой дневник. Этого вполне достаточно, да и куда важнее для меня, чем бесполезное рифмоплетство.

Однажды я даже попытался писать на нижненемецком языке.[36]Но довольно странно, что родители говорят с нами на верхненемецком языке,[37]то есть со мной и моей сестрой Вальтрауд, тогда как с остальными моими четырьмя братьями и сестрами они общаются на нижненемецком. Да такое же происходит и в других семьях. С 1925 года со всеми детьми родители разговаривают на верхненемецком, да и мы, ребята, между собой тоже говорим на нем же. Но уже трехлетние дети говорят так же, как и их родители между собой.

Однако теперь и в школе запланировано, что мы будем говорить также и на нижненемецком, чтобы этот диалект не потерялся. Вообще много делается для того, чтобы сохранить померанский образ жизни и крестьянское народное искусство.

Девушки теперь снова должны носить старые крестьянские национальные костюмы, древние обычаи и традиции также будут сохраняться. Правда, при пастьбе коров нет никаких «древних обычаев», разве что мы, сельские ребята, тайком сгоняем наших буренок вместе, чтобы разжечь костер и испечь в нем первую созревшую в этом сезоне картошку. Вкус у нее, если очистить от верхней обгорелой корочки, просто божественный! А еще мы делаем себе палки, которыми сгоняем стадо вместе, украшая их резьбой, и каждый старается перещеголять другого. Втайне мы пытаемся охотиться за зайцами, фазанами и рябчиками, но никогда не находим ни одного, поскольку наши собаки должны сторожить коров — и ничего больше!

Начало занятий в школе, август 1943 г.

Мы теперь старший класс в школе! И мы снова собрались все вместе, это еще больше радует нас. Хорошо и то, что мы были на каникулах, но просто отлично, что весь наш класс снова собрался вместе. И поэтому начало занятий мы встретили суматохой и разговорами.

Надо сказать, что у нас были еще и другие основания для этого — ведь Дорис все же стала нашей классной руководительницей. И сразу ввела все те новые порядки, которыми она грозилась нас обрадовать.

Она вошла в класс, поприветствовала нас, сказав «Хайль Гитлер!», на что мы хором ответили ей «Хайль Гитлер!», после чего велела нам сесть. Затем произнесла торжественным тоном: «Господа, мы начинаем наши занятия словами нашего фюрера!» Она потребовала, чтобы мы встали из-за парт и вытянулись по стойке «смирно». Затем она прочитала нам абзац из «Майн кампф», после чего позволила нам снова сесть.

Мы просто онемели от ее новой учительской методики, но времени на размышление у нас просто-напросто не было, и в полной тишине занятия продолжились. Она записала наши фамилии в классный журнал, причем ввела новую графу: звание ученика в гитлерюгенде. Разгневалась, что никто из нас не носит форменный аксельбант. И успокоилась только тогда, удовлетворенно кивнув, когда последний по списку Йерсин сообщил, что он стал звеньевым в «Дойчес юнгфольк».[38]Она не преминула занести это в классный журнал.

Отвечая на ее вопрос о профессии отца, я сказал, как говорил и каждый год другим учителям, что он крестьянин. Но она непременно захотела уточнить, является ли он владельцем наследственного крестьянского двора, переходящего от отца к сыну и не подлежащего разделу. Естественно, он был таким владельцем, поскольку уже несколько лет все крестьяне являлись владельцами таких дворов согласно законодательству.

Мы все были очень раздосадованы этим назначением Дорис. Мук и Каспар Райнке смогли разузнать от своих старших сестер о том, как она вела себя раньше во время работы в лицее. Разумеется, там ее тоже невзлюбили и были весьма довольны, когда оказалось, что ее можно очень легко перевести в гимназию, поскольку школьных учителей везде не хватало. Раньше она преподавала Закон Божий, но с 1935 года стала преподавать немецкий язык и историю. Ее отец был офицером, сама же она «старым бойцом».[39]

В бытность ее в лицее она организовала там обмеры черепов учащихся, чтобы выяснить, кто из ее учениц относится к нордической расе.

Выводы из этих измерений никогда не были публично оглашены, поскольку оказалось, что двойняшки-еврейки Мейер обладают самыми что ни на есть идеальными германскими пропорциями черепов. После этого двойняшки были исключены из школы, а отважная сестра Райнке прямо в классе встала и спросила Дорис: «Госпожа учительница, ведь вы же еще в прошлом году сами учили нас библейскому «возлюби врагов своих!». В результате та создала такую атмосферу, что Ильза Райнке тоже была вынуждена уйти. Но суперинтендент[40]Райнке переговорил с директором Хадлихом, и все снова были восстановлены в школе, а Дорис переведена к нам!