Сага о Бриттланде - Наталья Бутырская

Пацан медленно приподнялся, стер грязь с лица и заговорил.

— А что такого? Ты же не разрешил мне убить раба! Сказал, что нельзя. Мол, кому поля пахать! Скот пасти! А обо мне ты подумал? Неужто мне, твоему сыну, так всю жизнь и просидеть на первой руне?

Тулле крепко вцепился мне в плечо, да и Альрик втиснулся между мной и столом. А мальчишка всё не унимался:

— Все уже на второй-третьей руне, а я — на первой. Сам виноват! Не отдал меня в рунный дом! Предки так не делали. Туда нельзя! Сюда нельзя! Рабов не трожь! Мечом маши! Никто уж так не живет! Не мог же я…

Бух! Смачная затрещина снесла мальчишку со стола. Если бы не третья руна, сдох бы. Барди обтер руку о рубаху, рухнул на лавку. И вдруг как врежет обоими кулаками по дубовой столешнице. Доска толщиной в кулак треснула и переломилась.

Дагмар, не вставая, отполз к стене и сжался в комок. Мерзкий вонючий комок дерьма!

Зато я почему-то успокоился. Бонд был достойным человеком и честным нордом. Такой не попытается прикрыть сына.

— Брат! Сходи проверь тварь. Принеси меч, которым он ее убил.

Голос Барди был страшен. Ледяное спокойствие. Он принял решение.

— Жена! Почему не кричишь? Почему не воешь? У тебя только что сын умер!

И жена бонда тут же истошно завопила-зарыдала. Вполне искренне.

— Мать! Я плохой сын! Дожил до таких лет, а достойного внука тебе так и не подарил.

Никто из домочадцев не вступился за мальчишку. Ни мужчины, ни женщины, ни дети. А Дагмар вроде бы начал понимать, что он натворил. Он держался рукой за челюсть и умоляюще смотрел то на рыдающую мать, то на старуху с изломанными горечью губами, то на отца.

Вернулся брат Барди, положил на поломанный стол меч. Бонд протер его полой рубахи, усмехнулся.

— Еще и чужой меч взял. Мой тяжеловат оказался? Или этот блестел ярче?

Я присмотрелся. Точно. Один из трех мечей, что я получил. Наверное, пацан и правда выбрал самый нарядный. Только у этих были позолоченные рукояти.

Бонд тяжело поднялся, подошел к мальчишке, схватил его за волосы, поднял. Даже сквозь грязь виднелись синяя опухшая щека и кровоточащий нос. Барди отсек мечом волосы Дагмара, затем сорвал пояс с кошелем и ножом, последний раз посмотрел в глаза сыну и сказал:

— Пошел прочь!

— Отец, ты чего? Я же не хотел! Прости меня. Это я виноват! Это всё я виноват! — быстро-быстро зашепелявил он. — Я был неправ. Я наймусь в хирд. Я верну деньги. Поймаю такую же тварь! Отец!

— Прочь! — заорал Барди. — Вон! Пошел вон из моего дома! Нет у меня больше сына! Еще раз увижу — убью!

Ульверы стояли молча и смотрели. Как и я. Смотрели, как по лицу могучего Барди, хускарла на восьмой руне, стекали слезы. Смотрели, как убивалась мать Дагмара, заполняя дом криками и стонами. Как бонд выволок мальчишку за дверь и выкинул прямо в лужу. Без оружия. Без ножа. Без вещей. И без имени. Теперь Дагмар не мог назвать себя Бардиссоном, сыном Барди. Отныне у него нет семьи, нет рода за спиной.

Он изгой! И эта участь будет пострашнее смерти.

Все хирдманы оторваны от своих семей, от отцов и матерей. Мы не видим их годами. Приезжаем редко, погостим накоротке и снова в море. Но каждый из нас знает, кто он есть. Каждый может назвать имя отца, деда, прадеда. Семья — это не только далекий дом. Семья — это ты сам. Спроси имя отца, так ты узнаешь и самого человека.

А еще род — это сила. Сила, которая всегда с тобой. Как и твой хирд.

Кто ты без силы?

Никто.

Кто ты без рода?

Изгой.

Человек, которого можно безнаказанно убить. Человек, который не может себя защитить. Человек, у которого нет никаких прав.

Барди стоял, опершись спиной о стену, и тяжело дышал. Он будто состарился на десять лет. Даже его упругий живот обмяк и раскис.

— Я… я возмещу вам, — сказал он. — Заплачу столько, сколько бы дали в Сторборге.

— Хватит и половины, — ответил Альрик. — Хоть не везти ее через пол-Бритланда.

— Продолжайте пир! — махнул рукой бонд. — Прошу извинить, что не останусь с вами. Жена! Прибери!

Домочадцы подхватили под руки ослабевшего хускара и оттащили вглубь дома. Жена Барди вместе с перепуганными рабынями убрала запачканную посуду и еду, протерла стол, принесла несколько сыров и лепешек, разлила пиво по кружкам и ушла к мужу. Рабыни, впрочем, остались. Но пировать уже никому не хотелось.

Я долго лежал в темноте и не мог уснуть. Всё думал об мальчишке, о своем отце. Сравнивал его судьбу и свою. Барди был похож на Эрлинга. Тоже заботливый отец, честный воин, рун за жизнь поднял немало. Свой двор, своя земля, свои деревни. И тоже единственный сын.

Вот только я бы никогда не посмел украсть чужую добычу. Не подумал бы даже. Как Барди нанял нас, так и отец нанимал пришлых хирдманов для поимки тварей. Но мне и в голову не пришло потребовать себе одно из сердец огненного червя или право на последний удар по хуорке. Я всегда гордился своим отцом, а он, уверен, гордился мной. И я делал всё, чтобы не посрамить его имя. Чтобы когда-нибудь он услышал хвалебные песни про Кая, сына Эрлинга.

И я всегда чувствовал за собой его молчаливую поддержку.

Что будет теперь делать Дагмар? Куда пойдет?

Изгои не всегда остаются таковыми. Вон, Тулле — тоже изгой. От него тоже отказались родные, но он нашел других. Теперь его семья — наш хирд: Альрик заместо отца, я — брат, а Вепрь, наверное, сойдет за мамку, раз вечно перевязывает нам царапины и готовит пожрать. Ему стоит называть себя не Скагессоном, а Сноульвером. Тулле Сноульвер, без всяких «сон».

Наутро мы встали рано, перекусили остатками вчерашнего ужина и выдвинулись к кораблю. Я перед отходом все же заглянул в сарай. Дохлая тварь лежала так же, как я видел вечером. Только сейчас я увидел кое-что, пропущенное вчера. Горло твари было истыкано так, что там сложно было бы найти и кусочек целой шкуры. И всего лишь одна глубокая рана.

Этот мальчишка с жалкой рабской душонкой даже убить связанную и беззащитную тварь не смог, как следует. Я прямо видел, как он волок тяжелый меч, как долго примерялся, как замахивался и снова отводил лезвие в сторону. Как, наконец, решился ударить, но ему не хватило ни силы, ни духа. Он трясся от страха перед отцом и пришлыми хирдманами. Он понимал, что делает глупость, но считал, что новая руна окупит всё. Ведь только сила имеет значение! Он бил и бил, тварь под его ногами вертелась, пыталась вырваться и скулила через стиснутые клыки. А потом дверь в сарай открылась, и больше у него не осталось времени. И он ударил во всю однорунную мощь. И сумел-таки достать до нужной жилы. Уже отброшенный к стене, он почувствовал жжение благодати.

Нет, боги не справедливы. Их дары случайны.

Как может этот слизняк быть на той же руне, что Вепрь или Рыбак? Поставь его хотя бы против двурунного Видарссона, и он свалится от первого же удара! Завизжит от царапины! Помрет от выбитого зуба.