Тени предков - Джорджет Хейер

– Mon petit[19], – сказал он категорично, – это смешно. Немыслимо. И mкme[20]возмутительно. Это противно всем обычаям. А герцог ведь не человек. Некоторые называют его Сатаной, и, mon Dieu[21], у них есть на то причина!

– Я никогда не видел сатаны, – отозвался Леон из глубины кресла, в котором сидел, поджав ноги, – но не думаю, что монсеньор похож на него. – Он поразмыслил. – Но если он правда похож на дьявола, то, значит, мне бы очень понравился дьявол. Да и мой брат называл меня сыном дьявола.

– Какой стыд! – сказала толстая мадам Дюбуа, домоправительница, возмущенным тоном.

– Ну да, характер у него прямо дьявольский! – усмехнулся лакей Грегуар.

– Да послушай меня! – не отступал Гастон. – Господин герцог жесток! Кому это знать, как не мне! И я говорю тебе, moi qui te parle[22], если бы он приходил в ярость, все было бы прекрасно. Брось он в меня зеркалом, я бы ничего не сказал. Так поступает благородный человек, аристократ! Но герцог… Ба! Он говорит мягко, так мягко, и глаза у него почти закрыты, а его голос… voilа, я содрогаюсь! – И он содрогнулся, но тут же воспрял духом под одобрительный ропот. – А ты, когда он говорит с тобой, как с мальчиком? Он говорит с тобой, точно ты его собака! А! Восхищаться таким человеком – непроходимая глупость! Невозможно поверить!

– А я и есть его собака, – твердо сказал Леон. – Он добр со мной, и я его люблю.

– Добр! Мадам, вы слышите? – воззвал Гастон к домоправительнице, которая вздохнула и скрестила руки на груди.

– Он такой молоденький! —сказала она.

– Теперь я вам кое-что расскажу! – вскричал Гастон. – Этот герцог, что он, по-вашему, сделал три года назад? Вы видите этот дом? Он великолепен, он'стоит больших денег! Eh, bien! Я служу герцогу уже шесть лет, а потому вы можете мне верить. Три года назад он был беден! Одни долги и закладные. О, мы жили на широкую ногу, bien sыr[23]. Аластейры иначе не могут. Мы всегда были окружены такой же роскошью, но за блеском прятались одни долги. Мне это хорошо известно. Затем мы едем в Вену. И герцог… он, как всегда, играет по-крупному – это у них в роду! Сначала он проигрывает. Но вы бы не сказали, что это его удручает, – он по-прежнему улыбается. Это тоже у него в привычке. И тут приезжает молодой вельможа, очень богатый, очень веселый. Он садится играть с герцогом. И проигрывает. И предлагает удвоить ставку; герцог, он соглашается. Чего еще можно было ждать? Молодой вельможа все проигрывает и проигрывает. Пока, наконец, – бам! – играть ему больше не на что. Его богатство перешло к другому. Молодой человек разорен – absolument[24]. Герцог уходит. Он улыбается… А! Эта улыбка! Вскоре молодой человек дерется на дуэли. На пистолетах. И он стреляет мимо, совсем мимо! Он был разорен и поэтому выбрал смерть! А герцог, – Гастон всплеснул руками, – герцог едет в Париж и покупает этот особняк на деньги молодого вельможи.

– О! – вздохнула мадам и покачала головой. Леон чуть вздернул подбородок.

– Ну и что тут такого? Монсеньор играл честно. Этот молодой человек был глуп. Voilа tout![25]

– Mon Dieu! Вот как ты говоришь о пороке! А, я мог бы многое рассказать! Если бы ты знал женщин, которым герцог строил куры! Если бы ты знал…

– Мосье! – Мадам Дюбуа возмущенно подняла ладонь. – При мне?

– Прошу прощения, мадам. Нет, я ничего не скажу. Ничего! Но сколько мне известно!

– Некоторые мужчины, – сказал Леон задумчиво, – так уж созданы, по-моему. Я таких навидался!

– Fi done![26]– вскричала мадам. – И такой молоденький!

Леон пропустил ее возглас мимо ушей и посмотрел на Гастона с выражением житейской умудренности, которая выглядела забавно на его юном лице.

– И когда я видел такое, то мне казалось, что всегда виновата женщина.

– Только послушать этого ребенка! – ахнула мадам. – Ты, что ты знаешь, petit, в твоем-то возрасте?

Леон передернул плечами и вновь склонился над своей книгой.

– Наверное, ничего, – ответил он.

Гастон нахмурился и готов был продолжать беседу, но его опередил Грегуар:

– Скажи, Леон, ты будешь сегодня сопровождать герцога?

– Я всегда хожу с ним.

– Бедный, бедный мальчик! – сострадательно вздохнула мадам Дюбуа. – Это уже никуда не годится!

– Почему? Мне нравится.

– Не сомневаюсь, mon enfant[27]. Но водить ребенка в Вассо-Торкилье – voyons, это не covenable[28]!

Глаза Леона злокозненно заблестели.

– Вчера вечером я был с монсеньером в Мэзон-Шурваль, – сказал он невинно.

– Как! – Мадам опустилась в кресло. – Это уже переходит все пределы!

– А вы там бывали, мадам?

– Я? Nom de Dieu[29], что еще придет тебе в голову? Неужели можно вообразить меня в подобном месте?

– Нельзя, мадам. Там ведь бывают только аристократы, правда?

Мадам презрительно фыркнула.

– И смазливые уличные шлюшки! – съязвила она.

Леон наклонил голову набок.

– Мне они смазливыми не показались. Накрашенные, вульгарные, говорят громко, манеры самые грубые. Но я видел очень мало. – Он сдвинул брови. – Не знаю… по-моему, я рассердил монсеньора, потому что он вдруг обернулся и сказал: «Подожди меня внизу!» Так сказал, как будто был недоволен.

– Леон, расскажи нам про Мэзон-Шурваль, – попросил Гастон, не совладав с любопытством.

– Ну, это большой особняк, весь в позолоте и грязно-белый и так окурен какими-то ароматами, что дышать трудно. Там есть карточный салон и еще комнаты. Не помню. Много вина, и некоторые были пьяны, а другие, как монсеньор, скучали. Женщины… а!.. пустое место.

Гастон был явно разочарован. Он открыл было рот, чтобы продолжить расспросы, но мадам смерила его взглядом, и он снова его закрыл. Издалека донесся звон колокольчика. Леон тотчас закрыл книгу, спустил ноги на пол и подождал. Несколько минут спустя пришел лакей и позвал его. Паж радостно вскочил и подбежал к висевшему на стене треснутому зеркалу. Мадам Дюбуа снисходительно улыбнулась, глядя, как он приглаживает медно-рыжие кудри.