Безопасность непознанных городов - Люси Тейлор

— Были потрясены, и это еще мягко сказано. Пытались воспитывать, но, когда стало ясно, что мое состояние никак не спрячешь от братьев и школьных друзей, послали в один лондонский приют для инвалидов и умственно отсталых. Почему-то туда сбагривали и тех и других. Самое скверное, что меня относили ко второй категории, ведь мою так называемую инвалидность особо не видно. В тринадцать я сбежал и отправился автостопом по Британии. Какое-то время ради куска хлеба выступал «диковинкой» в захудалом цирке, полном настоящих и поддельных уродцев, и колесил с ним по всей Европе. Затем поработал массажисткой. В меня влюбился один старый преподаватель латыни из Оксфорда, увидевший меня в женском обличье. Мы собирались пожениться, но за месяц до свадьбы с ним приключился инсульт, и теперь он в частном доме для престарелых — рот вечно перекошен, глаз дергается, словно смаргивая мошку. Я отправился навестить женишка и поднял перед ним юбку — злился, наверное, из-за инсульта, из-за несбывшихся грез о замужестве и в отместку решил показать, что у его членососки-невестушки удочка больше. Не знаю, правда, понял ли он, что увидел. Мигание глазом — вот и все его коммуникативные навыки.　

— А потом?　

— Менял пол. Не физически, конечно, эмоционально. Теперь живу как мужчина. Мог бы сделать операцию, стать более обычным... отрезать что-нибудь или зашить, но... это плохо сказалось бы на моей популярности в местах вроде «Дас К***». К тому же я понял свой истинный пол: он мужской.　

Вэл принялась поглаживать шелковистые яички, что болтались за пенисом.　

— У тебя бывают месячные?　

Маджид поморщился, словно она обвинила его в публичной дефекации.　

— Не. Вряд ли это можно назвать месячными. Так, небольшая мазня, а то и без нее.　

— Похоже, я наступила на любимую мозоль. Стыдишься своей женской части?　

— Женщины влюбляются, страдают. Если отношения разваливаются, винят себя и занимаются самоистязанием тысячами мазохистских способов. А мужчина, если облажался, винит обстоятельства, неудачную случайность, других. И, влюбляясь, не отдается целиком, чтобы не потерять себя.　

— Как мало ты знаешь о любви.　

— А ты, наверно, эксперт?　

Вэл заглянула в глаза, изумрудные, как башни страны Оз.　

— Значит, сегодня будешь мужчиной?　

— Как обычно.　

— Со всеми ограничениями этого пола?

— И со всеми преимуществами.　

Маджид плюхнулся на кровать. Оседлав его бедра, Вэл поерзала по члену и протянула руку за спину, чтобы трахнуть его киску пальцем. Затем нагнулась и припала к его губам, их груди встретились и распластались друг на друге.　

Проникнув языком в рот, Вэл принялась исследовать его рельеф. Они с Маджидом совокуплялись всеми способами, какие только позволяла его удивительная анатомия. Впервые за много месяцев Вэл удалось — ненадолго — позабыть о Городе. Маджид оказался подарком, достойным султана, — любовник мечты для каждого, кто жаждет нового, странного и... извращенного. Несмотря на свои протесты, он, вне сомнения, был уродцем, но уродцем непревзойденно изящным, красивым и... женственным.　

Взять стоячий член Маджида в рот, затем нырнуть ниже и трахнуть языком его киску — все это было головокружительным экскурсом в гермафродитизм. Поднять руку и сжать шелковистые груди, пока их обладатель насаживает ее рот на свой член, — подобных удовольствий Вэл еще не знала, и странная красота Маджида пьянила ее, соблазняя сильнее любого афродизиака. Впервые ей попалось тело, которое она с радостью обменяла бы на собственное, если бы имела такую возможность.　

После оргазма оба, гермафродит и женщина, остались вместе. Все еще нежно сцепленные гениталиями тела повторяли форму друг друга, как две ложки.　

— Значит, ты знаешь о Городе? — начала Вэл. — Если хотя бы половина слухов о нем правдива, Содом и Гоморра — сама невинность и просто забавлялись детскими играми.　

— Как я могу сравнивать? Не бывал ни в Содоме, ни в Гоморре.　

— Но Город ты посещал?　

— Возможно. А возможно, просто вдохновился сплетнями и нафантазировал его. Либо я всего лишь очередной обдолбанный извращенец, и это глюки.　

— Так или иначе, тебе наверняка есть что рассказать.　

— Да , есть, но, если ты не против, я предамся одной привычке. Хочу продлить кайф.　

Он отстранился. Тела разъединились с тихим «чпок». Перекатившись на живот, Вэл наблюдала за полными грудями и болтающимся членом Маджида, пока он, стоя боком, набивал и раскуривал трубку.

— Хочешь? — Маджид протянул трубку ей.　

— Гашиш? Нет.　

— Не потребляешь?　

— Ну, разве что... — рассмеявшись, она лизнула головку члена, — то, что поставляется вот в такой упаковке.　

Маджид растянулся рядом. От запаха гашиша, пота и пресыщения смешанного с цветочными ароматами в комнате, воздух стал настолько пряным, что Вэл было трудно дышать.　

— Где ты впервые услышала о Городе?　

— Мне там и сям рассказывали о нем много лет. Никогда не воспринимала эти байки серьезно... а может, просто не хотела. Видно, потому что знала: если поверю, сдохну, но найду это место. Попасть туда станет наваждением. Смыслом жизни.　

— По-моему, уже стало. После чего ты изменила мнение? Задалась вопросом, насколько правдивы истории?　

Вэл заколебалась, наблюдая, как над трубкой Маджида закручивается водоворотом бледный дымок.　

— Ты будешь надо мною смеяться.　

— Возможно. С другой стороны, я под кайфом. Палец покажи, и то рассмеюсь.　

— Все из-за моей матери.　

— Матери? — Маджид рассмеялся, но тут же себя одернул. — А что с ней такое? Какая-нибудь престарелая дегенератка? Богатенькая мадам, которая готова отойти от дел и подыскивает что-нибудь более возбуждающее, чем Феникс и Майами-Бич?　

— Она пациентка психбольницы в Вирджинии. С головой совсем не дружит. Правда, бывают периоды просветления, и тогда, если она не сидит в комнате с зарешеченным окном и не бубнит о миниатюрном вибраторе, который некие «хранители» имплантировали ей в клитор, чтобы постоянно держать в сексуальном возбуждении, ее можно счесть совершенно нормальной, до подозрительного обычной.　

— Большинство сумасшедших такие.　

— Впрочем, когда мы последний раз виделись, а было это с год назад, никто бы не принял ее за нормальную. Мать украдкой вынесла из столовой ложку.　

— Ложку? Ложкой много повреждений не причинишь.　

— Она выковыряла себе глаза.